Неотвратимость
Шрифт:
4. Жизнь — явление сложное, в ней много неожиданного, тяжелого, запутанного. Поэтому никогда не следует злиться заранее, ничего не решать предвзято. Вместе с преступником надо как бы обдумывать — как же это произошло. Не грех и посочувствовать, если это будет к месту. Выразить сожаление, что не появились обстоятельства, изменившие ход мыслей преступника.
5. И у воробья есть сердце. Обстановка МУРа не летний сад и не «замок любви». Люди, попадающие сюда, боятся последствий, печального для них стечения обстоятельств. И могут под влиянием минуты наговорить на себя и на других бог знает что. Значит, законом должен стать спокойный, корректный, выдержанный тон беседы с преступником. Никогда и ни
6. Все заявления обвиняемого обязательно проверять. Не только те, что отягощают вину, но и все те, что смягчают.
7. Не перехлестывать. Впереди всегда должна быть не «телега», а «лошадь», если иметь в виду под понятием «телега» научно-технические средства, а под «лошадью» — собственную голову. «Телега» потом. Сначала мысли, логика, интуиция.
8. Не делать из мухи слона. Не представлять обычное дело большим, громким, особым. И вообще мнение о твоей работе пусть высказывают другие.
Нет, Павлу положительно везло на встречу с хорошими людьми, оставляющими след в его жизни. Рядом с такими людьми, как Степан Порфирьевич, нельзя, невозможно было быть иным, чем они, — спокойными, выдержанными, рассудительными, склонными к глубокому размышлению. Так же как, между прочим, грубость, порывистость, скоропалительность в решениях майора Вазина порождали, очевидно, схожие черты у тех молодых, что окружали его.
Корнилова давно уже конвойные увели туда, где ему определено пребывать вплоть до решения суда. А Павел все корил и корил себя за то, что не сумел вовремя одернуть расходившиеся нервы. Только наладил было контакты с Главарем — и сам же все и напортил. Ладно, выправим. А тип действительно неприятный и донельзя скользкий. Ни до чести, ни до совести его не доберешься. Пронять можно, только воздействуя на амбицию, подстегивая чувство обиды, зависти. А лучше всего он понимает свою выгоду. Так и будем держать.
Так и держала группа Калитина. Самым тщательным образом изучались все квартирные кражи, совершенные в Москве за последние девять месяцев, если они хоть чем-нибудь напоминали «почерк» Корнилова. И конечно же, угрозыск не оставлял своими заботами Дарью Харабарову и ее мамашу — Елизавету Петровну Биленкину. Это и было той «нечаянной радостью», которую Павел обещал доставить Пете Кулешову во время последнего допроса Корнилова. Именно тогда пришла старшему лейтенанту в голову весьма простая и логичная мысль. А именно: если дочку с мамашей соседи заставили убраться из предпоследней квартиры, то, возможно, такая же операция была проделана и в том доме, где они жили до Кутузовского проспекта. Почему бы, спрашивается, с помощью знаменитого городского посреднического бюро на Мещанской улице и не познакомиться со всеми вариантами обмена квартир, которые предпринимала семья Харабаровых-Биленкиных? Без особых забот и тревог, не волнуя пока личными контактами ни дочку, ни ее мамашу, не исключено, что удастся нащупать родственные и иные связи семейств, как раз и представляющие для МУРа наибольший интерес.
Да, до Кутузовского проспекта мамаша с дочкой обитали в Зюзине, покинуть которое заставили их весьма неприятные воспоминания. Последний супруг Елизаветы Петровны — Козин — именно здесь был арестован и осужден на десять лет за разбой. Сколько раз Биленкина выходила замуж, установить оказалось затруднительно. Но как раз Козин был ее мужем в тот трагический момент, когда его прямо во время пьянки в квартире Биленкиной взяли и надолго отправили потом «в места не столь отдаленные». Во-вторых, Елизавета Петровна настолько решительно не ладила со своей сестрой Тамарой Леонтьевой, которая жила тут с нею вместе, что однажды, когда сестры не поделили ухажеров, началась драка. Вмешалась милиция. Лопнуло терпение
А еще до Зюзина мамаша с дочкой жили в двухэтажном домишке на Пятницкой улице, совсем недалеко от таких важных точек благоустройства, как станция метро и рынок. И здесь тоже оказался самый настоящий притон. На Пятницкой продолжала жить свекровь Тамары Леонтьевой, некая Татьяна Сидоровна Баранычева. Один сын ее — Игорь, муж Тамары, — уголовник-рецидивист, неизвестно где скрывался от органов следствия после того, как совершил очередную кражу. Другой сын — Леонид — тоже из тюрем не вылезал. И сама Татьяна Сидоровна, сухая, алкоголического вида женщина, и ее сожитель, некий Иванцов, не один раз судимы. И сейчас у нее в квартире нередко собиралась темная компания, пьянствовали, дебоширили. Не исключено, что тут и краденые вещички не брезговали скупать и приют давали всякому проживающему без прописки сброду. Местная милиция давно держала под прицелом квартиру Баранычевой, и вот-вот должно было последовать решение о выселении ее из Москвы.
— А что церемониться особенно с этими безобразниками? Они же вот где у нас, — майор Вазин весьма выразительно сжал и показал Павлу, докладывавшему о результатах посещения Пятницкой, свой отнюдь не маленький кулак. — Бери машину, привези сюда Баранычеву с Иванцовым и выложи им все, что нам известно об их житье-бытье. Пусть попробуют упираться или разболтать потом что-нибудь. В 24 часа из города вылетят.
Иванцов, угрюмый, молчаливый, судя по всему весьма и весьма бывалый дядя, на все вопросы нехотя отвечал:
— Ничего не знаю.
А Баранычева, смекнув, куда клонится дело, сразу вступила в торговлю:
— Все расскажу, как на божьем суде. Только не прижимайте, гражданин начальник.
И рассказала. И Дарья Харабарова со своим ухажером Мишкой Ильинским и Лизка Биленкина со своим Мотей ночевали у нее. И не один раз. А чего же их было не пустить? С Лизкой они подружки с незапамятных времен. Сколько вместе было выпито. И тут они завсегда приносили горючее и закусить богато. Лизка хвалилась, что Корнилов этот самый обещал жениться и уже создал ей шикарную жизнь — дарил столько добра, что девать некуда. Даже ей, Баранычевой, Матвей Данилович в благодарность принес будильник хороший, часы, радиоприемничек махонький такой, дорогой который. Отдать? Пожалуйста, берите. Еще платок посулил.
— Подарит — и его берите, — совсем расчувствовалась Баранычева. — А Лизке не повезло, — не без злорадства, скороговоркой продолжала она. — Лизке Биленкиной, подруге моей. Такие часы Мотя подарил — загляденье: из золота все и даже с брильянтом. Лизка, дура, сменила золотой ремешок тоненький у этих часов на браслет. А он возьми и расстегнись, когда мы в кино все ходили. И посеяла часы. Такую роскошь! Представляете?
В розыске очень даже представляли. Часы, о которых говорила Баранычева, значились в списке украденных Корниловым вещей одними из первых.
Разговорчивая Татьяна Сидоровна сообщила еще, что на день рождения Тамарки Леонтьевой Матвей Данилович подарил ей белую кофту из искусственной шерсти, а ее сыну — транзистор.
Цепочка низалась звенышко за звенышком. Посидев с часок в коридоре, Баранычева надумала сообщить, что Лизка Биленкина тревожится шибко, что Матвея Даниловича не видно, и начала спешно продавать вещи, подаренные им и оставленные на хранение.
— А потом, если вам надо, у дворничихи нашей пошуруйте, Панченко ее фамилия. А звать Пелагеей. У нее Матвей Данилович тоже ночевал и расплачивался всегда вещами. Кофтами подешевле, рубашками.