Непереводимое в переводе

Влахов Сергей

В самом деле, поскольку речь идет об эквивалентах (.шла = тетя), вводить такую сомнительную реалию, ско­рее, опять-таки экзотизм, не имеет смысла. Но если учесть, что термины родства нередко при одном наимено­вании могут обозначать разные родственные отношения, для которых на ИЯ есть самостоятельные названия, то в каждом отдельном случае придется решать: всех ли, до­пустим, болгарских дядьев — чичо, вуйчо, свако (и вдвое больше диалектных и областных) — нужно переводить, или же тех или иных желательно сохранить в качестве

'Бархударов Л. С. Язык и перевод. М.: Междунар. отнош., 1975, с. 78 и ел.

Россельс Вл. Перевод и национальное своеобразие подлинни­ка, с. 169.

31

референтов реалий, имея в виду, что чичо — это брат от­ца, вуйчо — брат матери или муж тети, а свако — муж тети (сестры отца или матери), муж сестры? Или как быть, когда на ИЯ «есть два разных слова для отца де­вочки и отца мальчика»', или же особое слово бате (болг.) —для старшего брата, содержащее, кроме всего прочего, и характерную коннотацию (уважение к стар­шему) и высокую частотность употребления (в том числе и в обращении)?

Вопрос о принадлежности этих слов к реалиям и со­ответственно об их переводе следует решать с учетом некоторых черт, характерных для обозначаемых ими по­нятий. Во-первых, это повсеместное существование оди­наковых или приблизительно одинаковых родственных отношений (едва ли нужно говорить об исключениях, на­пример, о племенах, где родителями детей считаются все члены рода), присущих человеческому обществу вооб­ще; более или менее дробное, дифференцированное их обозначение обычно не связано с какими-нибудь особен­ностями, присущими реалиям. Во-вторых, они называют, подобно терминам, довольно точно эти родственные от­ношения; различия можно отнести главным образом за счет дифференцированности или недифференцированно-сти понятия в том или ином языке. И, в-третьих, благо­даря этому они допускают довольно верный перевод, ес­ли не эквивалентом, то путем описания и при помощи родово-видовой замены.

Все это приближает термины родства именно к тер­минам и позволяет руководствоваться при переводе пра­вилами перевода терминологической лексики. Но и это, разумеется, нельзя принимать за канон. Чтобы передать колорит казачьего быта, Л. Толстой вводит в свой текст диалектные бабуки, мамуки, дедуки и пр. (мы назвали эти слова локальными реалиями), мастерски вплетает их в ткань повествования, передавая вместе с тем различ­ные родственные (и неродственные) отношения. Напри­мер, младший брат Марьянки обращаясь к ней, называет ее нянюкой. В болгарском языке этот оттенок можно со­хранить, но при переводе на другой язык, в котором нет слова, обозначающего «старшая сестра», придется пере­водить бесцветным «сестра», теряя, таким образом, ха­рактерную деталь казачьих взаимоотношений — уваже­ние младших детей к старшим.

'Калашникова Е. Голос из-за океана. — МП, 1965, № 5, с. 479. 32

Вот характерный пример из болгарской действитель­ности: старший брат подкупает младшего конфетами, стараясь заставить его обращаться к нему уважительным бате в присутствии девушек; отказ от передачи этой под­робности при переводе явно нарушит колорит (об обра­щениях см. ч. II, гл. 3).

В плане выражения вопрос о различиях меж­ду реалиями и нереалиями, об их разграничении, связан со следующими соображениями. Во-первых, далеко не все понятия, явления, отношения, связанные с данным народом или данной эпохой, можно выразить при помо­щи одних лишь реалий. На примере из романа «Герой на­шего времени» (с. 16—17) мы пытались указать на эту разницу между реалиями и элементами внеязыковой действительности, также играющими заметную роль в правдивой передаче как смыслового

содержания, так и колорита произведения (подробнее см. гл. 10).

Во-вторых, мы везде говорим о реалиях-словах, но реалиями могут быть и фразеологические единицы.

Чтобы отличить реалии от нереалий в контексте — важная задача для переводчика, требуется иногда нема­ло усилий. Успешное решение обычно зависит от двух предварительных вопросов: 1) реалия ли это как лекси­ческая единица и 2) если реалия, то своя или чужая? Ответ на первый вопрос мы постарались дать выше: были намечены параметры реалий путем их последова­тельного сопоставления с близкими понятиями; едини­цы, не отвечающие этим параметрам, обычно реалиями не считаются — это мнимые реалии (ложные реа­лии, псевдо-, квази- или лжереалии), которые, в отличие от истинных, являются скорее лишними экзотизмами, не отражающими действительный колорит \ а употребляе­мыми, по выражению Ив. Кашкина, в качестве «орнамен­тальных ненужностей»².

Второй вопрос — зависимость реалий от понятия «свой или чужой» — уже упоминался (с. 30, подробнее см. гл. 5). Забегая вперед, отметим только, что трудности распознавания связаны большей частью со своими реа­лиями: чужие в достаточной мере «торчат над строкой», чтобы не остаться незамеченными.

Мнимые реалии не следует смешивать с реалиями избыточными. Последние представляют собой истин-

з См. Финке ль А. М. Об автопереводе. — ТКП, с. 112—1,13. Кашкин Ив. Для читателя-современника, с. 471.

33

ные реалии, обладающие всеми качествами этого класса слов, но лишние, ненужные по той или иной причине в пе­реводе данного конкретного текста, где их введение явля­ется следствием неправильного решения вопроса «тран­скрибировать или переводить?» в пользу транскрипции. Хорошим примером такой избыточной реалии является в приведенном Л. Н. Соболевым примере махорка — «сло­во непереводимое, но от того, что Теркин будет курить не махорку, а просто табак, изменится очень мало»¹. Впро­чем, в другом контексте, может быть, и потребуется введе­ние ее в транскрибированном виде.

Что касается основного вопроса — реалия ли это в дан­ном контексте, то следует признать, что однозначно отве­тить на него нельзя; он решается переводчиком в каждом отдельном случае с привлечением всех знаний и немалой дозы интуиции. Поэтому о нем будет идти речь ниже, в главе, где он разбирается в плоскости пары языков. Здесь же мы дадим некоторые предварительные сведения о рас­познавании реалий в ИЯ.

Так, слово атаман, будучи реалией, связанной с казац­ким бытом, имеет вместе с тем и значение главаря, пред­водителя (атаман разбойников); наряду с обычным наи­менованием числительного, слово сотня может быть и реалией, обозначающей войсковую единицу, причем в двух аспектах — в древней Руси и в казачьих войсках, и т. д.

Неудачи переводчика, не учитывающего зависимость слова как реалии от контекста, можно проиллюстриро­вать следующими примерами из «Казаков» Л. Толстого:

а) ...наш папенька сам сенатор; тысячу, больше душ мужиков себе имел. (с. 212)

б) ...шея, руки и лицо [немой] были жилисты, как у мужика, (с. 231)

в) ...будь джигит, а не мужик. А то и мужик ло­шадь купит, денежки отвалит и лошадь возьмет, (с. 228)² (Разрядка наша — авт.)

Даже из этих довольно узких контекстов ясно видна разница в употреблении слова «мужик». В первом случае речь идет о крепостных, во втором говорится о мужчине вообще, в то время как в третьем существенным является