Непереводимое в переводе

Влахов Сергей

Можно указать на любопытный случай появления анахронизмов и аналоцизмов, вызванных пренебрежением к примату своих реалий, встреченных в чужом тексте (см. следующую главу). В испанском журнале прошлого века "La ilustracion Espanola у Americana" сто лет тому назад появились превосходные корреспонденции испанских журналистов с фронтов русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Этот материал был недавно обнаружен болгарскими историками, и в печати («Литературен фронт», 8/20.2.1975) появились переводы отрывков из этих «хроник», как они их называют. Под титулом «великий герцог» здесь фигурирует главнокомандующий великий князь Николай

Николаевич, но наряду с ним встречаем и князя (Церетелева) и графа (Игнатьева); вместе с совершенно правильным «две сотни кубанских казаков» появляются уже знакомые (с. 68) «болгарские легионы»; путь, пройденный войсками, приводится в километрах, и тут же толщина дерева измеряется в футах. Что бы ни писал автор, переводчик, зная, к чему конкретно относятся его описания, обязан был учитывать русские и болгарские реалии того времени.

Примеры аналоцизмов и анахронизмов встречаются, к сожалению, слишком часто: герои Дж. К. Джерома берут с собой в дорогу пирожки, пирог с телятиной и лепешки; русский мальчик несет «бохчичка, завита в салфетка, от която още от пет крачки мирише на топли бухти и банички с извара»¹ (разрядка наша — авт.] — совершенно невозможное стечение болгарских и иных реалий для обозначения предметов русского быта; впрочем, пирог по воле переводчиков так часто превра-

щаё1ся в баницу, что в сознании болгарского читателя она, вероятно, стала неотъемлемым для русской кухни понятием.

И в заключение приведем два характерных примера анахронизмов, взятых А. Н. Гвоздевым из ученических сочинений как образец неуместного употребления неологизмов: «Беликов запугал весь педколлектив» (разрядка наша — авт.) и «чиновники, приняв Хлестакова за ревизора, боялись чистки»¹ (разрядка наша — авт.) (А. П. Чехов и Н. В. Гоголь, наверное, были бы в восторге!)

Нередко грешат в этом отношении и авторы, вводя в грех многих переводчиков. Не давая себе в этом отчета, автор употребляет анахронизмы и аналоцизмы, прибегая просто к привычным иностранным словам, вполне естественным для его слога. Так, описывая французскую действительность эпохи феодализма XIII—XIV вв., Е. Пар-нов говорит о маркграфах, ленных владениях, рейтарах. В относительно старом французском толковом словаре находим только margrave — «титул некоторых суверенных князей в Германии». (Разрядка наша — авт.) Все три слова — немецкого происхождения. В другом месте той же книги, описывая уже современный пейзаж на севере Франции, одна из героинь употребляет слово мыза, типичную прибалтийскую (эстонскую) реалию (MAC).

Причины этих погрешностей против национального и исторического колорита в основном связаны с личностью переводчика (или автора) — недостаточной его сосредоточенностью, незнанием реальных фактов, отсутствием сообразительности,

а иногда и незнанием некоторых основных положений теории перевода, таких, например, как нежелательность передавать реалию чужую реалией своей. Следовательно, и рекомендации касаются непосредственно методов работы и подготовки переводчика.

¹ Гвоздев А. Н. Очерки по стилистике русского языка. Изд. 2-е. М.: Учпедгиз, 1955, с. 87. -

123

¹ Гайдар А. Съдбата на барабанчика. — В кн.: Гайдар А. Ти

мур и неговата команда. София, 1977. ,- . • .

122 ~

Глава 9

ПРИМАТ СВОИХ РЕАЛИИ В ЯЗЫКЕ ПЕРЕВОДА

Под этим заголовком мы объединили два в известной мере противоположных положения, тесно связанных с колоритом — его утрато.й и его сохранением при переводе:

1) чужие реалии, а) заимствованные ИЯ и употребленные автором в подлиннике для описания своей действительности или б) отобранные в целях создания колорита описываемой им чужой действительности, попадают при переводе в родной язык или в язык, из которого они заимствованы;

2) в подлиннике рядовыми средствами ИЯ (исконными словами и словосочетаниями) о'писаны факты, предметы, понятия, явления из жизни носителей ПЯ, в котором для них имеются собственные названия-реалии, подлежащие при переводе «восстановлению».

Объединяет эти положения первенствующее для верности перевода значение, или примат, своей реалии в ПЯ, а различие заключается в том, что в первом случае, возвращаясь в родной язык, реалия, как правило, из чужой превращается в свою, входит в строку, а вместе с тем утрачивает в переводе ту или иную долю колорита; во втором случае, напротив, становясь в переводе на свое естественное место, она восстанавливает вольно или невольно смещенный в подлиннике колорит; в обоих случаях выигрывает правдивость повествования.

В первом случае прижившаяся в ИЯ реалия может попасть в текст подлинника на правах рядового слова или же в качестве художественного средства, необходимого автору для описания данного положения, для построения образа (например, русский любит характерное итальянское кушанье или боец интернациональной бригады употребляет в речи испанские реалии).

«Погостив» в ИЯ и вернувшись в ПЯ, эти, в конце концов чужие для ИЯ, реалии неминуемо теряют свой экзотический характер, не играют уже роли показателей колорита, уменьшая таким образом и колоритность произведения в целом. Так будет, например, с рикшей в китайском или японском переводе, то же произойдет и в

124

том случае, когда текст, содержащий консьержа, переводится с любого языка на французский. То же бывает со многими прижившимися в болгарском языке реалиями — турцизмами и эллинизмами — при переводе соответственно на турецкий и на греческий и с украинскими реалиями в русском произведении при переводе его на украинский язык: в своей естественной среде они уже не бросаются в глаза — сугубо свои, исконные реалии воспринимаются как обычная лексика.