Неписанная любовь

Ашер Лорен

Я первым разрываю зрительный контакт и встречаюсь с водянистым взглядом сына.

— Я не люблю говорить об этом, в основном потому, что сейчас со мной все в порядке, но именно по этой причине мне нравится спасать раненых животных. Потому что мне тоже было больно, и я знаю, каково это.

Мой сын удивляет меня: он спрыгивает со стула, заползает ко мне на колени и обхватывает своими маленькими ручками мою шею. Его объятия согревают холодную часть моего сердца, которая всегда боялась заводить с ним подобные разговоры, отчасти потому, что я не хотел,

чтобы он видел меня слабым или сломленным.

Я хочу, чтобы он воспринимал меня как сильного, способного родителя, который всегда будет рядом с ним, даже в самые тяжелые времена.

— Мне жаль, что ты пострадал, Papi (папа), — Нико обнимает меня.

Я обнимаю его в ответ.

— Это не твоя вина.

— Я знаю, но мне все равно жаль. И грустно.

Я смотрю на Элли и вижу, что она смотрит на нас туманными глазами.

— Ты настоящий супергерой, — говорит она.

Я никогда не считал себя героем чьих-либо историй, и в первую очередь истории Нико, но заявление Элли заставляет меня желать этого.

Глава 24

Элли

Я вызвалась уложить Нико спать. Когда я выхожу из его спальни после двух сказок на ночь, я обнаруживаю Рафаэля, сидящего перед пианино. Он нерешительно нажимает на одну из клавиш, а затем отдергивает руку, делая вид, будто его застали за чем-то, чего он не должен был делать.

Черт. Как мило видеть его таким неуверенным.

— Если ты боишься разбудить Нико, то не стоит. Он спит как мертвый, — говорю я, пугая его.

Он еле заметно улыбается.

— Я знаю.

— Тебе интересно научиться играть? — спрашиваю я, не задумываясь.

Он смотрит на клавиши.

— Пока не уверен.

Я подхожу к пианино и предлагаю ему пересесть. Наши бока соприкасаются, когда я сажусь рядом с ним, и его бедро постоянно прижимается к моему, пока я провожу руками по клавишам.

— Фортепиано было первым инструментом, на котором я научилась играть.

Он слегка поворачивается, чтобы получше меня рассмотреть.

— Правда?

— Да. Мама сама меня научила.

— Я думал, тебя учил отчим.

— Сначала нет. Он стал учить меня уже позже, когда мы с мамой переехали на озеро Вистерия.

Рафаэль с интересом наклоняет голову.

— Ты родилась не здесь?

— Нет. Я с озера Уиндермир. Когда моя мама подала на развод, ей захотелось сменить обстановку, но она не могла уехать далеко из-за прав на опеку, поэтому озеро Вистерия было очевидным выбором.

— Хм. Близко, но не слишком.

— Именно, — я начинаю играть простую мелодию, чтобы заполнить тишину, и мое тело мягко покачивается в такт музыке. Рафаэль вздрагивает, когда я прижимаюсь к нему, но в конце концов расслабляется, когда одна песня переходит в другую.

— Я хотел присоединиться к группе. Еще

в школе.

Я так удивлена его заявлением, что случайно нажимаю не на ту клавишу.

— Хотел?

Он кивает.

— Что тебя остановило?

Он снова замолкает, но я отказываюсь упускать этот кусочек информации, пока он не расскажет больше.

— Только не говори мне, что ты беспокоился о том, что испортишь свою репутацию, или что-то подобное, — поддразниваю я. Участие в оркестре школы Вистерия не было самым желанным факультативом, но людям нравились наши выступления настолько, что они оставались на перерыв и посещали наши сезонные шоу, поэтому я никогда не чувствовала себя неловко, будучи частью группы барабанщиков. Я даже гордилась этим, особенно после того, как мы выиграли чемпионат штата.

Он смотрит на меня уголком глаза.

— А если и так?

— Я бы сказала, что это невероятное клише, — и разочарование.

Мы с Рафаэлем никогда не вращались в одних кругах, не только из-за разницы в возрасте, но и потому, что он был популярным спортсменом, который постоянно был в центре внимания, а я была случайной девушкой, играющей на барабанах в сторонке. Он понятия не имел, кто я такая, и, честно говоря, я начинаю думать, что так было лучше.

— Я был глупым, одержимым мнением окружающих о себе подростком, так что да, клише вполне сюда подходит.

Я продолжаю играть, используя песню для обдумывания его признания.

— Может быть, это и хорошо, что ты так и не присоединился к группе?

Его лоб покрывается складками замешательства.

— Почему?

— Потому что если бы ты присоединился, я бы тебя возненавидела.

— Меня все любили, — на его губах появляется лукавая ухмылка.

Я закатываю глаза.

— За такое отношение ты бы заработал удар барабанной палочкой в глаз.

— Нет ничего плохого в уверенности.

— Нет, но ее переизбыток делает тебя раздражающим. Особенно в таком возрасте.

— Никто, кажется, не возражал.

— Только потому, что никто не признавал твою уверенность такой, какая она есть.

Чрезмерно компенсирующей.

Я не осознаю, как прозвучали мои слова, пока он не смотрит на меня с прищуренным выражением лица.

Черт.

Если он узнает о моей влюбленности, это будет, мягко говоря, неловко, так что мне нужно постараться получше скрыть, как много я знала о нем тогда.

Иногда об этом легко забыть, по крайней мере до тех пор, пока мое сердце не начнет биться в его присутствии, словно я снова стала подростком. Я уверена, что у пятнадцатилетней меня случился бы сердечный приступ от одной только мысли о том, чтобы сидеть так близко к нему. Играть для него музыку.

Но сейчас я просто чувствую комфорт в его присутствии. Конечно, при каждом нашем соприкосновении ощущается прилив энергии, но я больше не подавляю себя, находясь рядом с ним.