Непобедимая
Шрифт:
— А-а-а, как же! Золотое перышко. Моя бывшая мечта… Все-таки встретились… Интересно. Вас куда ранило?.. Сейчас мне трудно смотреть. Не помню вашего лица.
— Днем посмотришь.
— Обязательно!
Рука его неуверенно протягивается к тумбочке, где стоит кружка с водою.
— Ты что, пить?
— Не беспокойтесь, я сам!
— Виноват… совсем забыл, что имею дело с Ясамом.
Кто-то идет по коридору. Во избежание возможных недоразумений срочно прекращаем разговор.
До завтра!
Маленькая
— Вам разрешено свидание. На пятнадцать минут. Поменьше разговаривайте, чтобы не повредить своему излечиванию!
В палату вошли две девушки — худенькие, бледные, в просторных больничных халатах не по росту — и беспомощно огляделись.
— Вот здесь! — сказала медсестра и поставила две табуретки возле койки Ясама.
У девушки с короткими светлыми косичками задрожало лицо, но она тотчас же улыбнулась. Другая — чернушка, похожая на стручок перца — взглянула на нее и тоже улыбнулась.
Мы со старшим политруком завели какой-то свой разговор, но невольно слышали, о чем говорилось там, у койки Ясама.
— Нет, как же вы меня все-таки нашли? — повторял он. — Это же просто замечательно и удивительно! А где вы сейчас? Что делаете?
Они торопливо рассказывали ему, что гасить зажигательные бомбы, в сущности, не так уж страшно, можно даже как-то привыкнуть, что школа закрыта, а директор Сергей Иванович живет в физическом кабинете; вспоминали одноклассников: война раскидала кого куда. Потом черненькая девушка положила Ясаму на грудь какой-то бумажный сверток:
— Это, Боря, велено передать тебе…
— Что это? — подозрительно спросил Ясам. — Кем велено?
— Ну, вот… вообще… от нас, — и она выпалила почти с отчаянием, — потому что мы тобой гордимся!
— Что-о-о?
— Боречка, не буйствуй! — сказала девушка с косичками. — Это от нас, и все! Дай-ка я тебе разверну!
— Нет уж, спасибо, я сам!
Из бумажного свертка выпали на одеяло какие-то небольшие, круглые, беловатые предметы. Ясам нащупал один из них, поднес к лицу, понюхал:
— Позвольте!.. Это что же такое? Булочки?.. Разве на свете бывают булочки?
— Бывают иногда! — в голосе у девушки звучало торжество. — И даже, представь себе, сладкие!
— Сладкие булочки… мне?! (на этом слове было сделано сильное ударение)… Снилось мне это… в три часа ночи! Девочки, ну, умоляю… ну, как же это можно… подумайте сами…
— Все! Хватит! — решительно сказала девушка с косичками. — Мы уже подумали. И больше ни звука об этом! А теперь вот что, Борис: я принесла тебе два письма от твоего отца. — Она вложила Ясаму в пальцы два помятых конверта. — Он написал Сергею Ивановичу на адрес школы. Ты ему ответь… Он все-таки пожилой человек. И ты у него один…
Ясам подержал конверты перед глазами.
— Ты что, плохо видишь? — тревожно спросила девушка.
— Кто, я? Не сказал бы! Это от температуры! Ну-ка, нагнись, — произнес он совсем тихонько, и когда она наклонилась, неловко дотронулся до ее волос. — Ага, вот и косички… Я даже вижу
— Мне кажется, что это было страшно давно! — так же тихо ответила девушка с косичками. — Лет двадцать пять тому назад…
Вошла строгая медсестра и объявила, что свидание окончено.
Наступили тягостные минуты.
— Я вам буду сообщать о себе, — заторопился Ясам, — адреса я теперь знаю, — и протянул им руки.
Потом они повернулись к нам.
— До свиданья, — сказала девушка с косичками.
— Счастливо оставаться, — добавила черненькая, но тут же спохватилась и порозовела на секунду, — то есть я хотела сказать — счастливо поправляться! И скорее!
— Ну то-то же! — улыбнулся старший политрук. — Такие пожелания мы принимаем.
Сразу после их ухода Ясам потребовал, чтобы мы взяли по булочке. Мы всячески отнекивались, но он так разволновался, что пришлось уступить.
Был уже конец блокадного ноября, ремни подтягивались все туже и туже, но булочка, как ни странно, не вызывала желания немедленно ее съесть. Она казалась какой-то красивой игрушкой, которую можно поставить на комод или на этажерку. А вот кусок черного хлеба — это было другое, совсем другое…
— Когда хлеб становится вкуснее пирожного — это очень серьезный признак, — задумчиво сказал старший политрук. — Знаете, как говорили когда-то на Руси? Хлеб на стол, так и стол престол, а хлеба ни куска, так и стол доска!.. Мы ели его и не замечали. Это был, так сказать, аккомпанемент к борщу, сосискам, мясу, жареной картошке и прочему, и тому подобному. А сейчас хлебушко вышел на первое место. Да еще на какое… И все-таки мы выдюжим! — Кулак на его здоровой руке сжался до скрипа. — Кости вылезут, шкура обвиснет, а мы все равно будем воевать… Как, Ясамчик, а?
Ясам спал. Он заснул сразу, без всякого перехода.
— Устал, — понизил голос старший политрук. — Это хорошо, что спит. Скорее выкарабкается…
Ясам не обманул наших ожиданий. Он выкарабкался, хоть и не скоро, и снова пошел воевать. Сильно пострадал левый глаз. «Но ведь его все равно нужно прищуривать, когда берешь врага на мушку», — объяснял он врачебной комиссии…
Ранней снежной весной сорок второго года, неподалеку от города Тосно, который именовался тогда в сводках «населенный пункт Т.», эсэсовским автоматчикам удалось обнаружить и захватить, после неравной перестрелки, двоих наших разведчиков. Им связали руки и бросили в пустой холодный подвал, где недавно было овощехранилище. На другой день под усиленным конвоем их доставили в дачный поселок, где, видимо, размещался штаб какой-то эсэсовской части. И первый допрос, и все последующие отличались тоскливым однообразием.