Непобедимая
Шрифт:
Пока я осматривался, нарушитель пришел в себя; кашляет, трясет кудлатой головой, будто хочет сказать что-то и не может. Только таращит испуганные глаза. А лицо у него бледное, небритое.
Я приказываю:
— Встать!
А он сидит в снегу и говорит что-то, а что говорит — не поймешь. Только и удалось мне разобрать: «Пан солдат! Милости прошу, пан солдат…» А сам давится словами, путает польские и русские, и трясет его, как в лихорадке.
Я приказываю:
— Встать! Объясняться будете на заставе.
Тут он разом вскочил на ноги и закивал:
— Застава, застава!
Ну, не буду приводить излишние подробности. Дальше мы действовали, как положено. Связались с дежурным по телефону, вызвали тревожную группу. Словом, доставили нарушителя благополучно. На заставе нас уже ждали старший лейтенант Березкин и капитан Малышев. Тот ходил по своему кабинету из угла в угол, и вид у него был спросонок довольно неприветливый.
По дороге к заставе я все время репетировал про себя, как буду сдавать задержанного. Представлял не без удовольствия, как замру на пороге кабинета: дескать, товарищ капитан, докладывает рядовой Корешков: на вверенном нам участке мною и рядовым Вороновым обнаружен и задержан нарушитель государственной границы… Капитан пожмет мне руку, спасибо, мол, за службу. А я отчеканю стальным голосом: «Служу Советскому Союзу!»
Так я представлял себе это. Но на деле получилось иначе. Нарушитель испортил мне, как говорится, всю обедню. Едва я привел его в комнату, он рванулся к капитану: «Пан офицер, пан офицер!..» — и затараторил по-своему. Я и рта раскрыть не успел. Стою столб столбом и жду, что дальше будет.
А дальше было вот что: Олег Федорович послушал, оглядел нарушителя и попросил старшего лейтенанта:
— Товарищ Березкин, переведите, что говорит этот человек.
И старший лейтенант перевел:
— Этот человек говорит, что он польский гражданин Юзеф Рузовский, живет у самой границы. По его словам, у него внезапно заболела жена, требуется неотложная медицинская помощь, а в деревне у них только старик фельдшер. До ближайшей больницы сорок километров, дороги заметены снегом, а сюда — совсем близко. Вот он и решил просить помощи у советских друзей. Так он говорит.
— Спросите у него, знает ли он, что полагается за незаконный переход государственной границы?
Старший лейтенант спросил и опять перевел:
— Он говорит: фельдшер сказал, что жена может умереть.
Пока шел этот разговор, я глядел на поляка. Он чуть держался на ногах от усталости — длинный, худой, спина сутулая, и мне, откровенно говоря, стало жаль этого нарушителя. Я готов был поверить ему, уж очень открыто и с надеждой смотрел он на капитана.
Может быть, эти чувства довольно ясно отражались на моем лице, потому что капитан вдруг строго поглядел на меня.
— Рядовой Корешков, доложите, — говорит, — что найдено при задержанном и какое он оказал сопротивление?
Я смутился и ответил не по форме — торопливо и совсем не стальным чеканным голосом, а просто ответил:
— По правде говоря, никакого, товарищ капитан. А вещи — вот, все в носовом платке.
Олег Федорович развязал узелок, высыпал на стол табак из кисета, вытряхнул спички из коробка, внимательно осмотрел нож; открыл его, закрыл, потом неожиданно сам принялся обыскивать поляка. Делал он это быстро
Но Олег Федорович почему-то на этот раз замечания мне не сделал. Он даже посмотрел не на меня, а на стенные часы и задумался. Крепко, видать, задумался: прищурил один глаз, поднял бровь и колотит легонько пальцами по столу. А часы тикают. И стрелки на них показывают без шести минут час.
Мы со старшим лейтенантом стоим, молчим, смотрим на капитана. И поляк смотрит на него. А на самого поляка смотреть просто невозможно, до того он извелся. А часы все тикают.
Наконец Олег Федорович спросил:
— Ваше мнение, товарищ старший лейтенант?
Старший ответил сразу же:
— Мое мнение такое, товарищ капитан: по-моему, этот человек говорит правду. Очень хочется… Надо бы ему помочь. И врач в поселковой больнице хороший — Нина Владимировна, чудесной души человек. Но…
Тут он замолчал и развел руками.
Но я-то отлично понял, что это за «но». Ведь не шутка послать людей через границу, да еще ночью. Никакой инструкцией это не предусмотрено. Дураку ясно, что сначала надо сообщить в… Ну, туда, куда следует, связаться с кем положено и получить не какое-нибудь, а двухстороннее разрешение. Сколько времени на это уйдет? Кто разрешит такой вопрос сейчас, глубокой ночью? Тут столько всяких «но», что и не перечтешь. Такой риск! Кто возьмет на себя ответственность за возможные последствия?.. Уж во всяком случае, не наш капитан, который даже к мелочам, вроде оторванной пуговицы, придирается, вспоминает инструкцию на каждом шагу и всех в чем-то подозревает. Ну, хоть мою Марусю взять…
— Товарищ Корешков, — услышал я. И увидел, что капитан смотрит на меня.
В этот момент часы гулко пробили один раз — час ночи. Олег Федорович перестал барабанить пальцами по столу.
— Товарищ Корешков, слушайте меня внимательно. Вам, надо полагать, известно, где живет медсестра поселковой больницы гражданка Мария Тарасова? Отправляйтесь немедленно в поселок, найдите ее, найдите врача Нину Владимировну. Доложите ей все, что здесь видели и слышали, и передайте от моего имени личную просьбу… Товарищ старший лейтенант, как вы думаете, согласится Нина Владимировна?
— Так точно, согласится, товарищ капитан! — поспешно ответил старший.
Очень уж поспешно ответил. Мне даже показалось, что капитан легонько усмехнулся.
— Ну, вот и хорошо. Передайте ей, Корешков, что через границу ее будет сопровождать старший лейтенант товарищ Березкин. Он будет ждать вас троих в известном вам пункте, возле старой сосны с точкой телефонной связи. Все. Задание ясно?
— Ясно, товарищ капитан. Разрешите выполнять?
— Выполняйте. А я постараюсь вам отсюда помочь.