Непобежденный

Дрозд Борис

И Катя по чьему-то совету занялась челночным бизнесом, надеясь поднять детей, выбраться хотя бы из крайней нужды. Одолжила пятьсот долларов и стала ездить в Китай за товаром, встроилась в ряды тех, кто уже не один год торговал на рынке.

Но этот тяжкий, верблюжий труд только громко называлось бизнесом, она, как и многие ее товарки, еле-еле сводили концы с концами. Правда, занявшись торговлей, она, дети и муж уже не голодали, денег хватало и на еду, и на одежду, но не более того. Что-то купить в дом или отложить на развитие бизнеса, чтобы расширить дело, улучшить, разнообразить ассортимент, снять или прикупить и переехать в теплое помещение, подальше от дождей и ветров и других

капризов погоды уже не приходилось. Вся прибыль проедалась, уходила в желудок и на обычные, семейные нужды, помощи от семьи никакой нет, – разве можно одной подняться? Челночили, привозили товар и стояли тут, в этих металлических «халабудах», на морозе, в холод и в жару, в ветер только потому, чтобы добыть хоть какое-то пропитание. Аренда же в крытых помещениях была страшно дорогая, не подступись, не по карману. На мужей не надеялись, многие сами сидели на шее своих жен, не одна она такая.

Челночный уличный и рыночный бизнес уже приходил в упадок, не то, что в первое время, в начале девяностых, когда любой товар расхватывался с колес. С улиц этот мелкий бизнес постепенно вытеснили на рынки. Кто из этих мелких торговцев успел за это время подняться, тот прикупил помещения, а может, и не одно, торговал цивилизованно, не зависел от капризов погоды. И власть смотрела на этот бизнес косо, теснила его, зажимала, душила различными запретами, арендной платой за право разовой торговли. Теперь тут остались в основном те, кому не светило подняться и стать цивилизованным торговцем,

Муж Валерий усмехался, глядя на ее потуги, словно бы испытывал ее: ну-ну, давай, попробуй без меня. Он – кормилец семьи в прежние времена. Что ты без меня будешь делать? Попроси, упади на колени, и я опять пойду на завод, как прежде, каждый месяц меня зовут: возвращайся да возвращайся, у завода снова появились военные заказы, а без него, Валерия, цех никак не справляется с обработкой лонжеронов – одной из деталей самолетов, на обработке которых он был непревзойденным специалистом. Усмехался: раньше я вас кормил, и вы сытые и одетые ходили, а теперь сами барахтайтесь, без меня.

Но самое главное, мужа совсем не интересовали дети, их будущее. Казалось, он только и хотел того, чтобы им было хуже, чтобы они почувствовали то, как хорошо они жили, когда работал отец. Ждал, что она попросит помощи у него прямо или через детей. Но она, сцепив зубы, карабкалась. Развелась с ним, чтобы отрезать его раз и навсегда. Душой-то отрезала, но как отрежешь в быту, когда жили в одной квартире, под одной крышей, не разъедешься, не разбежишься, все и всё на виду. Да и как быть с детьми? Не оставишь же их одних на попечении спивающегося и равнодушного отца.

VI

Прежде Никитин как-то не задумывался особенно о своем имущественном и социальном положении. Постепенно за эти три года он привык тому, что он – безработный, без гроша в кармане, бедняк, нищий, влачит жалкое существование, выживает с семьей, добывает деньги на пропитание чем придется и где придется. Одевается он в старенький полушубок на искусственном меху, ездит на старенькой машине, иной раз у него нет денег не только на бензин, но даже на общественный транспорт. Но утешало его то, что он не один такой, с годами он и к этому привык, потому что есть такое человеческое свойство, отвратительное оно или необходимое для выживания, неизвестно, но которое называется так: ко всему привыкается – и к тюрьме, и к суме.

Но оказывается, как всё меняется, когда на уме появляется мысль или мечта о женщине, когда эта мысль-мечта о любви гложет человека, и женщина, в которую он влюбился,

мечтает о ней и потерял покой, относится к нему благосклонно. А женщины, какими бы они ни были скромными или притязательными, требуют денег, хотя бы скромных расходов и сносной одежды. Это непременное условие. И нужно было бы остановиться и выбросить все мечты из головы, хотя бы по этой причине.

Но Никитин решил не отступаться. Он провел ревизию своему гардеробу, который представлял из себя что-то старое и жалкое. Особенно обувь – ни одной целой, сносной пригодной для свидания пары. Но это не останавливало его и никак не мешало ему думать и мечтать о Кате. Так удачно познакомился с потрясающей, как ему казалось, женщиной, – и глупо теперь отступать, а ещё глупее ждать, когда он добьется ощутимого достатка, чтобы приодевшись или разбогатев, потом уже мечтать о любви. Что было на нем, то и годилось – ботинки были, брюки на нем были, свитер, рубашки, полушубок, шапка, – всё было – что ещё мужчине нужно? А деньги…их необходимое количество он добудет. Женщина стимулирует сильнее, чем все остальные стимулы.

На следующий день тридцать первого декабря с утра он сел за руль своего «жигуленка» и выехал таксовать. Решил, что за все праздничные дни не выпьет ни капли спиртного. Работать таксистом на своем автомобиле перед Новым голом, в Новогоднюю ночь и на другой день – верный и очень хороший заработок. И он не один раз прибегал к этому испытанному способу. Случалось уже в эти безработные годы, что заработка таксистом в эти праздничные дни хватало на то, чтобы прожить целый месяц, а то и больше.

В этот день он работал до одиннадцати часов вечера, приехал домой, поздравил Полю, жену с наступающим Новым годом, надарил подарков Полине и, не дожидаясь двенадцати часов, снова выехал на «самый сенокос», как говорили в кругу таксистов. При нехватке автомобилей в это время и его «жигулёнок» сходил за первый сорт.

Вернувшись в восемь утра домой, он поспал часа три-четыре, и снова поехал на заработки, и весь день без отдыха отработал. И за эти дни он заработал около десяти тысяч рублей.

И в то же время Никитин не прекращал поиски работы вне биржи, по объявлениям, просматривая газеты или вывески на столбах и заборах. Искал хотя бы какого-нибудь временного заработка. И такой временный заработок нашелся – сторожить автостоянку, правда, всего на три месяца, на время болезни основного сторожа. А отбыв свою смену, Никитин снова садился за руль «жигулёнка» и работал чаще всего по ночам, возвращаясь домой под утро.

Он стал встречаться с Катей, и в первое время местом их встречи стал рынок, куда Никитин приезжал за Катей, помогал укладывать товар в сумки, отвозил ее домой или в магазин за продуктами, потом сидели некоторое время в машине, говорили о чем-нибудь, затем он относил ее сумки к лифту, и они прощались. Катя не относилась к этому серьезно, помогает и помогает, особого повода она не давала на большее. Товарки в рядах шутили, мол, у Кати появился хахаль, грузчик. В выходные дни он отвозил ее в город на большой центральный рынок, где было больше покупателей и где можно было хорошо и быстро расторговаться. А затем забирал обратно.

Это тянулось целый месяц, весь январь без продвижения и без особого сближения, но и без угасания отношений. Они за это время ещё даже не перешли на «ты». А тем временем Никитин скапливал деньги, чтобы снять квартиру, где бы он мог встречаться с Катей.

Но вышло всё куда лучше.

Однажды, когда он вот так подвозил ее, и они более получаса сидели в машине перед ее подъездом, Катя была молчалива, рассеяна и даже грустна, и он почувствовал, что ей не хочется идти домой, не хочется уходить.