Неподдающиеся
Шрифт:
Целый ряд фактов, о которых стану писать, известны мне лично, о ряде других — слышал из первых уст!
К примеру, совершенно естественно, что сам я не мог бы точно воспроизвести картину своего рождения, поскольку еще находился в утробе матери. Но с ее слов и по рассказам ближайших родственников, присутствовавших в столь знаменательный, можно сказать исторический, момент, эту картину удалось восстановить, что я уже и сделал на предыдущих страницах.
Деды
Возвращаюсь
Мой дед по материнской линии — Леон Лазаревич Аптекман — служил на Кавказе. События развивались в 1861 году. Полк с Кавказа был переведен в Туркестан. И в ряде экспедиций против хивинцев и бухарцев участвовал дед Аптекман. Он был человеком необычайной храбрости и решительности. За годы военной службы он четырежды (!) был награжден орденом Святого Георгия. Солдатским орденом. Стало быть, в конце военной службы, когда он демобилизовался, Леон Лазаревич Аптекман был полным Георгиевским кавалером.
Ну что такое был полный Георгиевский кавалер в старое время, надо знать! Это было очень почетно!
Когда, уже живя в городе Ростове-на-Дону, где он открыл хлебно-комиссионную контору, дед Аптекман входил в офицерское собрание 136-го Таганрогского полка, располагавшегося в Ростове, все присутствовавшие офицеры вставали, чтобы его приветствовать.
Леон Лазаревич был человеком мудрым, силы физической необычайной и удивительной честности. О своем деле он говорил: «Наше дело — копеечное!»
Хлебно-комиссионная контора получала прибыли копейку с пуда собранного зерна и копейку в месяц за прокат мешка. И при всем этом — дело было огромное, потому что пудов были тысячи! А мешок — новый — стоил 50 копеек. Таким образом, прокат его оборачивался. Он возвращал свою стоимость за четыре года. А затем служил уже чистой прибылью. Если мешок портился, его чинили и вновь пускали в дело. Хлеб привозился в ростовский порт в мешках. Иногда уходил в мешках, а иногда тут же ссыпался в специальный бункер, а то и прямо на корабли, которые увозили зерно в далекую Францию.
Дед Прут, как и дед Аптекман, тоже имел хлебно-комиссионную контору. Работали они оба на французскую фирму «Луи Дрейфус», которая кормила Францию, Бельгию, Швейцарию, северную Италию и северную Испанию.
Много лет спустя — в 1919-м, — возвращаясь на Родину, в марсельском порту я увидел мешок из-под хлеба со своей фамилией…
Конторы у дедов были отдельными. Об их работе, вернее, о дедах, расскажу чуть позже. А пока хочу сделать небольшое отступление и поведать о своем двоюродном прадеде — личности, с моей точки зрения, весьма примечательной!
Значит, у моего деда Прута был дядя: брат моего прадеда Иосифа, в честь которого я назван.
Жил брат прадеда Иосифа — Яков — в Азове. Он был посессором: арендовал
Индюки были — огромные, но и цена на них — по тогдашним временам — очень высокая: оптом тридцать пять копеек штука.
Хоть прапрадед Яков и считался евреем, в синагогу не ходил. Его синагога не принимала, потому что он ругался матом. Причем в матерщину свою еще вкрапливал имя Бога.
К тому же жил Яков с русской женщиной, которая была у него в услужении, да еще и курил по субботам.
Кроме всего, он был отцом знаменитой тети Ани, жившей в Одессе. Но так как отец и дочь являлись людьми особого характера, они встречались довольно редко. В 1912 году я приехал в Россию летом. Дед Яков в это время гостил у нас.
Он приехал за день до меня. Поэтому о многом поговорить со своим племянником (моим дедушкой) не успел.
Был поздний вечер. Я уже лежал в постели, а в соседней комнате — гостиной — сидели дядя с племянником. Дед Прут спросил у Якова:
— Что там за история вышла у вас, дядя, в Азове?
На вопрос племянника дед Яков ответил не сразу. Он, очевидно, покосился на дверь моей комнаты и кивнул головой. На что дед Прут ответил (имея в виду меня):
— Он уже давно спит. Рассказывайте!
И старший в нашем роду начал:
— В Азове я не хожу в синагогу. И вообще нигде не хожу! Коли надо поговорить с Богом, так я с ним не при людях разговариваю. А местные меня за это дражнють. То и слышу: «Какой вы наш?! Молиться не молитесь, — живете с русской женщиной, ругаетесь в бога-мать, курите по субботам и плюваете на всех и на все!..»
Вдруг… я заболел. Ходила за мной моя Маруська, но что-то прихватило сердце, и встать не могу! Думая, что мне уже идеть конец, Маруська их позвала. Пришли эти умники с книгами и начали мене отпевать, читая громко молитвы. Будешь, Соломон, смеяться, но мне стало легче, а тут еще одна история… В общем, выздоровел я… Вышел и сижу на лавочке у себя в саду. Эти старые пердуны являются, и один из них мне говорит:
«— Ну, Яков, где ж твои выражения насчет Бога? Вся твоя грубость? И твоя Маруська с папиросами?
— А что такое? — спрашиваю я.
— Значит, Бог есть, если он тебя спас?!
— А почему вы думаете, что это его работа? — задаю я им вопрос.
— Ну, Яков, вы нахал! Мы сидели около вас и читали молитвы, в тот момент, когда я провозгласил: “Господи, опусти твой взгляд на грешника и спаси его!”, вы, старый хулиган, открыли глаза, повернули голову — посмотрели на священные книги, что мы держали в руках. И на вашем лице появилась улыбка. Улыбка счастья, что Бог вам помог!