Непогребенный
Шрифт:
– Не говорите, если вам не хочется, – мягким голосом вставила миссис Локард.
– Она от меня ушла. Я был потрясен. Просто уничтожен. Легче говорить о ней как о мертвой. Я старался думать, что она мертва. Но теперь я знаю, что это неправда. Не она была мертва все эти годы. Это я был мертв.
– Понимаю. Когда любишь, то доверяешь другому оценку твоей значимости, а когда тебя бросают, нисколько не сомневаешься: причина в том, что ты не стоишь ни гроша. Это похоже на смерть.
– Вы в точности описали, что я чувствовал. Можно поведать вам всю историю?
– Вам действительно этого хочется?
– Да, хотя до сих пор я никому не говорил ни слова. Достаточно лжи и умолчаний, я собираюсь рассказать вам всю правду. Но захотите ли вы слушать эту довольно заурядную повесть?
– Каждая такая повесть
– Двадцать лет назад я женился на женщине... вернее, девушке, так как она была десятью годами меня младше. Она была дочь главы одного оксфордского колледжа. Очень красивая. Милая и красивая, как картинка. Начну с того, что я любил ее, и – верю до сих пор – она меня тоже любила. На первых порах мы были счастливы. На первых порах! Но все развивалось очень быстро. Мы пробыли вместе недолго: меньше года. Когда я впервые ее увидел, ей было пятнадцать. Но тогда ее отослали на учебу за границу, и снова я встретил ее однажды в Рождество, когда меня как раз избрали членом совета моего старого колледжа, Колчестера. В январе я сделал предложение, а в апреле мы поженились. После медового месяца (его мы провели в шотландском замке, принадлежащем родственникам жены) мы вселились в дом, который мне предоставил колледж. Тогда мы были счастливы.
У меня был друг. Старый друг со студенческой скамьи. Он не получил тот диплом, на который надеялся, и не смог стать преподавателем колледжа, но не уехал и устроился учителем в одну из школ певчих. Он был остроумен, обаятелен, смешил мою жену, сверх того, он пел и играл на флейте, в то время как моя жена пела и играла на фортепьяно, так что они все вечера проводили вместе, за занятиями музыкой. И я был ему благодарен, так как боялся, что наша обыденная жизнь кажется жене скучной. Она, наверное, чувствовала себя одинокой: в Кембридже у нее было очень немного приятельниц. Я был полностью поглощен своими обязанностями (я сделался тем временем младшим деканом в своем колледже) и историческими исследованиями; день я проводил в колледже, а вечерами по большей части работал у себя в библиотеке. И вот мой друг начал приводить с собой своего приятеля. Я был глупцом. Самодовольным идиотом. Едва ли мне стоит продолжать.
– Если хотите, продолжайте, – ласково отозвалась миссис Локард.
– Я одновременно понимал и не понимал – не хотел понимать, – что делает мой друг. Много лет спустя я его простил. Или, скорее, думал, что простил, так как не хотел видеть в происшедшем его вину. Только недавно я узнал, что самые худшие мои подозрения были справедливы. Он, должно быть, имел на меня зуб. Наверное, завидовал моей удаче. Я продвигался как ученый, счастливо женился. У него не сладилось ни то ни другое. Так что он мне завидовал, но также, думаю, немного меня ревновал. А может, он хотел угодить своему приятелю, пусть за мой счет. К этому приятелю он был очень привязан. Особо привязан. История банальная – как сюжет французского романа.
Как я уже сказал, моя жена была молода, красива и, в дополнение ко всему, богата. Об этом я, кажется, не упомянул? Ее мать происходила из состоятельной семьи. Так что моя жена была настоящим сокровищем. Я должен был почитать себя счастливчиком. Я и осознавал это, и одновременно не осознавал. Мой друг, школьный учитель, стал ходить к ней реже, а вместо него повадился являться его приятель, так и не сделавшийся моим приятелем: я его отчего-то недолюбливал. Он был красив, обаятелен и умел вести увлекательные беседы. Он бывал в экзотических странах и пережил необычные приключения. У него имелось небольшое собственное состояние. Достаточное, чтобы удовлетворять некоторые свои прихоти – но отнюдь не вести ту жизнь, к которой он стремился. Он писал стихи и путевые заметки – молодую женщину, которая не знала никого, кроме нудных университетских преподавателей, он, надо полагать, просто ослепил. Однако он ее не стоил. Я чувствовал себя таким униженным, когда она предпочла его мне.
Мне пришлось ненадолго замолкнуть.
– Самое тяжелое, худшее из худших время я пережил, когда начал подозревать, но не знал наверняка. Оно пришлось на конец летнего триместра, перед самыми каникулами. Как-то я вернулся домой в неурочное время и, проходя мимо открытого окна, увидел в гостиной их двоих. Они всего лишь без слов и без улыбки глядели
– Бояться?
– Да, в буквальном смысле бояться. Она могла причинить мне такую боль. Я чувствовал, что совсем ее не знал. Она была совсем не той женщиной, которую я полюбил. Невинная и милая юная девушка, которую я любил, не могла бы поступить со мной так жестоко. Нелепая история: думаю, сами мои подозрения подтолкнули ее к тому, чтобы их оправдать. Наверное, они возникли еще до того, как для них появилась почва, прежде чем ситуация сделалась непоправимой. Но я молчал. Оказалось, я не мог говорить с ней об этом. Когда же я наконец обнаружил... Когда я узнал правду... Весь Кембридж узнал ее задолго до меня. Я был так унижен. Нет, я, кажется, догадываюсь, о чем вы подумали. Я не мог ей простить отнюдь не то, что она меня опозорила в глазах посторонних. В конце концов, я ведь остался в Кембридже, а мог бы отказаться от должности и уехать. В том доме, однако, я жить не смог. Мне там было страшно. Я стал ночевать на софе в своей старой квартире в колледже. Через год я отказался от дома.– И снова мне пришлось ненадолго прерваться. – Простите, у меня выпало из головы, о чем я собирался рассказать.
– Вы рассказывали о том, как вы обнаружили истину. Но, пожалуйста, если это вас расстраивает, ни слова больше.
– Кульминация наступила во время летних каникул. Мы трое – мы с женой и мой друг, школьный учитель, – отправились на побережье, а точнее, в Грейт-Ярмут. Она была очень спокойна и печальна. Я опасался, что она скучает по своему любовнику, но все еще не был уверен в их взаимных чувствах и отношениях. Я пытался поговорить с нею, но не сумел. Ночью накануне отъезда в Кембридж я наконец завел речь о том, что меня интересовало. К моему ужасу – а также, наверное, облегчению, – она призналась. Изложила мне всю историю. Как думала, что любит меня, но когда встретила этого человека, узнала, что такое истинная страсть. И он отвечал на ее чувства, говорила она, с таким пылом, которого она никогда не наблюдала во мне. Хотя, бог свидетель, я ее обожал. Предполагаю, что ее новый приятель гораздо лучше умел выражать свои чувства. Она сказала, что наш друг, школьный учитель, видимо, с самого начала догадывался о происходящем и даже как будто поощрял их.– Я опустил глаза. Пора было положить конец экивокам. Я сказал: – Они стали любовниками, она мне призналась.
Я помолчал, прикрыв лицо руками.
– Она была не та женщина, которую я полюбил и взял в жены. Не та невинная юная девушка, которую я любил. Это был настоящий обман.
Я почувствовал прикосновение к своему рукаву и опустил ладони. Миссис Локард заботливо смотрела на меня:
– Простите, доктор Куртин, но, возможно, в этом и была причина вашего взаимного непонимания. Вы думали, что женились на невинной юной девушке, а она, возможно, больше себя такой не ощущала, а может, и в начале вашего знакомства была иной.
Мне вспомнились жестокие слова Фиклинга о том, почему она за меня вышла.
– Вы хотите сказать, что она притворялась?
– Не совсем. Во всяком случае, не намеренно. Возможно, она все больше ощущала, что вы не понимаете ее истинной природы, не принимаете ее такой, какова она на самом деле. Вам хотелось, чтобы она оставалась милой юной девушкой, а она росла, училась и менялась.
– А я погрузился по уши в работу и ничего не замечал? В этом может быть зерно истины.
– Я говорю о большем: вы желали, чтобы она оставалась такой, какой вы ее себе вообразили при первом знакомстве. Поэтому, когда она призналась, вы обвинили ее в предательстве, в том, что она с вами лукавила, и это молено понять, она ведь так больно вас ранила. Вы думаете, она руководствовалась только себялюбивыми побуждениями, но что, если она с самого начала чувствовала себя обманщицей – еще раньше, чем на самом деле вас обманула? Она ощущала вину и стала думать, что это не кончится добром для вас обоих.