Непокорный алжирец
Шрифт:
— Ахмед, генерал приглашает нас в гости к своему двоюродному брату. В три часа мы должны выехать.
— К Шарлю Ришелье?! — доктор был неприятно поражён.
— Да… Папа с мамой тоже едут… С ночёвкой. А вернёмся — сразу же позвоню тебе, хорошо, Ахмед?
Решиду страшно не хотелось отпускать девушку, и с каким-то, вдруг возникшим чувством отчуждения он поцеловал протянутую руку.
Во дворе послышался нетерпеливый голос Фатьмы-ханум, Малике вздрогнула.
— До свидания, Ахмед… Я пойду.
«Любит, любит, любит… — с облегчением и вдруг наступившим покоем, как если бы её отпустила острая боль,
Каблучки Малике затихли на лестнице, а Решид всё ещё смотрел на закрывшуюся за девушкой дверь. Он вдруг понял, что совершенно не знает её. О чём она думает, чем живёт? Может быть ей правда нужен в мужья мэр? Малике прелестна, добра, но человека из неё надо ещё лепить и лепить. А он не скульптор, он хирург. Устало передвигая ноги, Решид прошёл к себе в кабинет и лёг на диван, заложив руки за голову.
— Значит, обязательно согласишься, если я стану мэром? — Решид рывком сел, будто его подбросили на пружинах. — А если не стану мэром, как ты поступишь?
Заглянула Джамиле-ханум:
— С кем ты разговариваешь тут, сын?
— Иди сюда, мама, садись, я сообщу тебе очень приятную новость.
— Приятную? — усомнилась Джамиле-ханум. — Что же это за новость такая?
Доктор положил руку на плечо матери и с наигранной весёлостью сказал:
— Я буду мэром города.
— О аллах! — в голосе её было удивление и испуг. — Мой сын будет мэром?!
— Да, мама. Эту честь оказывает мне сам генерал.
— Боже мой! И ты согласился?
— А почему бы и нет? Другие и мечтать об этом не смеют.
Губы Джамиле-ханум дрогнули, словно она собиралась заплакать. Решид даже пожалел, что расстроил мать неуместной шуткой и попытался вернуть ей прежнее расположение духа.
— Я не должен был соглашаться, мама?
Джамиле-ханум медленно покачала головой.
— Тяжкую ношу взвалил ты на свои плечи, сын. В такое тревожное время надо подальше держаться от государственных дел, а ты… Что скажут люди? Ведь ты мусульманин — разве не страшат тебя проклятия единоверцев? Нет, сын, ты не должен был соглашаться. Если не поздно, не бери грех на душу, откажись!
Зазвонил телефон, полковник Франсуа просил о немедленной встрече.
— Хорошо, — неохотно согласился Решид, — через пятнадцать минут я буду у себя в больнице, приезжайте.
Джамиле-ханум смотрела на сына с грустью и участием.
— Можешь успокоить своё сердце, мама, — сказал доктор, — воспользуюсь твоим советом. Я и сам чувствую, что мэр из меня получится неважный.
Полковник Франсуа появился в больнице сразу же вслед за Решидом, словно подкарауливал его за углом. Как всегда подтянутый и корректный, он без всяких обиняков приступил к делу.
— Я вас долго не задержу, доктор. Только один вопрос: почему вы отклонили предложение генерала?
Решид догадывался, что речь пойдёт именно об этом, и ответил так же откровенно:
— Какой из меня мэр, господин полковник! Я хирург, и государственная деятельность мне противопоказана.
— Напрасно скромничаете, доктор, — возразил Франсуа. — Ваши способности нам известны. Стать мэром вам предложили, чтобы быстрее покончить с этой бессмысленной войной.
— Вот как? — доктор с удивлением
— Видимо, генерал не сумел объяснить вам ситуацию, — сказал Франсуа. — Давайте попытаемся разобраться вместе. Вчера вы заявили, что Алжир это не Франция. Что же, сказано резко, но, по-моему, справедливо. Алжир страна со своими специфическими интересами, своей историей, она должна стать самостоятельным государством, как Тунис или Марокко. Полагаю, это уже произошло бы, не будь мятежа пятьдесят четвёртого года. Из-за чьих-то горячих голов Алжиру сейчас приходится дорого расплачиваться. Возьмите, к примеру, Габон, Камерун или другие новые государства — они добились самостоятельности без единого выстрела. И, я считаю, только потому, что поступки и действия тамошних руководителей диктовались настоящей государственной мудростью. Попробуйте сами трезво оценить положение: можно ли вести мирные переговоры с теми, кто силу предпочитает разуму?
— С вами, господин Франсуа, легко разговаривать, — сказал Решид, улыбаясь и доставая из шкафчика бутылку с коньяком и рюмки. — Честное слово! Если бы хоть половина военных рассуждала так, как вы, положение в Алжире было бы несомненно иным.
По лицу полковника скользнула удовлетворённая улыбка.
— Я, доктор, говорю с вами как с единомышленником, потому что знаю: вы, как и я, против напрасного кровопролития. Но, к сожалению, немало и таких, кто видит выгоду в смуте. И если пустить события на самотёк, война протянется ещё добрый десяток лет. Надо искать выход, найти способ договориться мирно. Кто это может сделать? Я смогу, вы сможете, смогут все, кто действительно хочет мира. И таких, поверьте, много и в Алжире и во Франции… За ваше здоровье!
Полковник опрокинул рюмку, прищурился.
— Отличный коньяк.
Доктор тоже сделал глоток.
— Вам предложили пост мэра, чтобы поднять ваш политический авторитет. Конечно, если вы станете активным сторонником перемирия, вы приобретёте политический багаж и без нашей помощи. Во всяком случае, полагаю, мэрство вам не повредит, а скорее поможет. Не стоит сбрасывать со счёта дальнейшую политическую карьеру. Сегодня вы мэр, завтра — министр, послезавтра — премьер…
Решид, наполнив рюмку полковника, собрался было ответить, но Франсуа взглянул на часы и поднялся.
— Не следует торопиться с решением в серьёзном деле, доктор, — сказал он. — Подумайте, поразмыслите. А пока прошу меня извинить — в три часа генерал уезжает, мне необходимо решить с ним кое-какие дела. — Франсуа, стоя, выпил и добавил по-арабски: — «Не солги перед аллахом и перед другом». Надеюсь, вы причислите меня к своим друзьям?
Глава третья
Шарль Ришелье с нетерпением ожидал приезда Фернана. Он искренне любил своего кузена, гордился его карьерой и старался всемерно способствовать ему. Вот и сейчас, узнав, что Фернан приедет, Шарль решил познакомить генерала с видными людьми. Он пригласил около двухсот человек гостей и среди них несколько высоких военных чинов.