Непокорный талисман
Шрифт:
Затем, ощущая, что ее собственные силы уже на исходе, так же мысленно шагнула за трепещущую неровную дымку, окутавшую все вокруг. В душе ее все еще царил кто-то иной, близкий и дружественный, но не вполне подвластный ребенку.
... На пороге холодной пещеры съежился дикий кот, понурив лобастую голову на вытянутые лапы. Огонек в очаге едва теплился. Пораженные и оглушенные люди в изумлении оглядывались вокруг. Девочка исчезла.
– Я же говорил, она - шпионка!
– гневно повторил царевич.
– Она, - Талисман Хрустального трона, - возразил его наставник.- Покуда она была с нами, тебе ничего
ГЛАВА 9. В ФУРГОНЧИКЕ БРОДЯЧИХ АКТЕРОВ
Любимый постулат, что жизнь, как заморская лошадка, расцвечена черно-белыми полосами, в последние полгода уже не казался Леопольдо убедительным.
Двое ведущих артистов балаганчика навеки упокоились в братской могиле зачумленного Кирона. Остальным вроде бы повезло не подцепить заразу и вырваться оттуда, обойдя все посты стражи, окружившей вымирающий город плотным кольцом. Но контрабандист, проведший их тайным подземным ходом, забрал, практически, всю наличность. Фургон, служивший верой и правдой долгие годы, остался в феерическом переплетении карнавала и смерти, пропитанном миазмами гниющей плоти.
Смирная кобылка-пони прошла с ними по сырым катакомбам и затем несколько месяцев усердно тащила наспех сколоченное хлипкое сооружение на колесах, лишь отдаленно напоминающее великолепный балаганчик прежних лет. Но две ночи тому назад их атаковала волчья стая. Отбиться удалось, однако, Пончика они лишились.
И вот теперь накануне спектакля в крошечном заштатном городишке утонул юный акробат и жонглер Рафаэло, исполнявший ко всему прочему и женские роли.
– Какого черта, парня понесло купаться в здешнем пруду!
– горестно сопел директор истаявшей труппы.
Панталоне, мужик зверского вида и нежнейшего сердца, трубно высморкался, рукавом вытер глаза и отсыревшие от слез усы:
– Слишком много мальчишка всех этих Коломбин играл, совсем обабился. Сам знаешь, вечно мылся-наряжался. После поездки все ему чудилось, что потом воняет.
Худой, как щепка Арлекин ( а в некоторых случаях также Пьеро), уныло строгавший какую-то деревяшку, не поднимая головы, буркнул:
– Что теперь уже мальчишке кости мыть, Отмучился он. Нам, видать, тоже недолго осталось. Какое представление втроем. Курам на смех, да и только... Лошади нет, жратвы тоже, выступать некому.
Легкий ласковый ветерок вдруг всколыхнул марлевую занавеску в ярких цветных заплатках в виде сердечек и цветочков. Тонкая гибкая фигурка, возникшая словно ниоткуда, остановилась у кособокого сооружения из гнилой фанеры на разбитых колесах.
Вопреки всем невзгодам, с приходом юной Элики в существовании павших было духом фигляров наступила светлая полоса. У девчонки был чудный голос, прекрасное чувство равновесия и хорошие актерские способности. К тому же ее еще не оформившуюся фигурку можно было вполне вырядить "под мальчика", потому что в этих краях женщинам строго-настрого запрещалось выступать на подмостках.
Девчонка отлично готовила, споро, ловко и вроде незаметно навела в фургончике порядок и уют. Характер у Элики был хороший, она оказалась отличным товарищем для бродячих актеров. Правда, Арлекин попытался
– Только посмей к малышке подкатиться, придушу, - играя желваками, пообещал Леопольдо. А Панталоне просто взял паганца за шкирку, приподнял над землей, встряхнул хорошенько, и тема была закрыта.
Хуторок из пары десятков домишек, поначалу встретивший их весьма неприветливо, покидали и вовсе в приподнятом настроении. У самого зажиточного крестьянина единственный сынок едва не отдал Богу душу. Укус черной гадюки, как правило, означает верную смерть. Старик отец как раз пререкался с Леопольдо, просившим разрешения выступить перед поселянами, когда в доме за его спиной раздался отчаянный крик...
Элика не только высосала яд из ранки (и осталась после этого в живых!), но и приложила к ней какие-то травки, напоила отваром из других, росших неподалеку и до сих пор не считавшихся на хуторе целебными. И случилось чудо. уже через день мальчишка снова стал шустрым сорванцом.
Из хуторка их балаганчик увозила небольшая лошадка, правда, слепая на один глаз, но крепкая и выносливая. Панталоне и Арлекин, бывшие тягловой силой после гибели Пончика, сияли, как медные копеечки. А Леопольдо твердо уверовал в симпатичный маленький талисман по имени Элика, принесший их труппе удачу.
Они двигались на север. И вскоре девочка перестала использовать ореховый отвар, чтобы казаться такой же смуглой, как и все остальные. Светлокожие блондины попадались все чаще, она в своем природном обличье уже не выглядела странной и чужеродной. Теперь можно было, наконец, выходить на сцену существу женского пола, но девочка предпочитала облик задиры-шалуна в клетчатой кепке. Леопольдо попробовал было спорить с ней, но упрямица не уступила и его директорскому авторитету.
Ясным, одуряющее пахнувшим цветущим разнотравьем весенним днем к ним присоединился еще один попутчик. Под курлыканье журавлей, приветствовавших вновь обретенную отчизну, совершенно неслышно к костру посреди лесной поляны подошел высокий статный мужчина. Холщовая рубаха навыпуск и волосы, стриженные под горшок , но в жестах и посадке головы отнюдь не мужицкая уверенность. Впрочем, Элика ощутила какую-то странную внутреннюю растерянность, но спешить с выводами не стала.
Влас был скуп на слова. Предложил свою помощь в уходе за лошадкой и прочих тяжелых вспомогательных работах. Взамен попросил довезти его до столицы. Зачем идет туда отвечать не стал. Элика по "аканью" и отдельным словечкам распознала в нем задольца. Говор этот она знала отлично. Из тех краев были две женщины, обитавшие с нею в башне над Северным морем.
А еще Элис (ведь это была именно она) почувствовала в нем Дар и поспешила основательно "закрыться".
Затем пришли слухи. Вначале разрозненные и непонятные, затем все более и боле набирающие силу, облекающиеся во плоть подробностей и деталей. Говорили о нашедшемся царевиче Алексисе, который с триумфом возвращался в столицу. Странным казалось, что казенные люди, доносчики и клеветники, эти слухи разжигали и поддерживали, а стражники вовсе не спешили хватать и тащить в каталажку людей, приветствовавших царевича, так долго пребывавшего в изгнании.