Неполная дура

Калинина Дарья Александровна

— Волосы у него были совсем белые. А мой муж был брюнет. Да и у меня волосы темные.

Сейчас волосы дамочки полыхали всеми оттенками багрянца. Но подруги охотно ей поверили. Их больше интересовал цвет волос ее сына. Почему она говорит, что Гера был светленьким? Они его видели. Не был он светленьким.

— Вы уверены, что ваш сын был блондином?

— Конечно!

— Но мы его видели и…

— Гера любил выглядеть броско. И постоянно производил над своей головой настоящие эксперименты. В последнее время он делал себе на

волосах цветное мелирование. Кажется, это так называется.

Вот как! Ну, конечно. Когда подруги познакомились с Герой, его прическа выглядела тоже в высшей степени оригинально. Темные у корней волосы все светлели и светлели и на концах были светло-серебристыми, подобно меху черно-бурого лиса.

— Я уже устала считать, сколько денег он выбросил на эту свою дурь! А ведь мог бы потратить их на меня — свою мать. Или помочь сестре.

— А кто был настоящим отцом Герасима? Почему он не пожелал взять вас к себе?

— Он не пожелал? Еще как бы пожелал! Да только кто бы ему это предложил?

— А почему нет?

Елизавета Петровна выглядела возмущенной.

— Но что он мог дать мне и сыну? Он был бедным студентом с литовскими корнями. Жил на стипендию. И даже таких родителей, которые бы помогли ему впоследствии устроиться в жизни, не имел. Так что мне было делать? Я вынуждена была оставить ребенка на воспитание государству. Ему там было лучше!

Конечно! Если так рассуждать, то любому ребенку уж точно в детском доме лучше, чем в семье с проблемами. И Елизавета Петровна поступила так, как сочла нужным. Обеспечила себе безбедное существование с доверчивым капитаном дальнего плаванья, наверняка имевшим заработок побольше, чем у бедного прибалтийского студента.

— А настоящий отец Герасима? Как он отреагировал на ваше решение?

— Он не знал.

— Вы не поставили его в известность, что ждете от него ребенка?

— К чему? — пожала плечами женщина. — Он бы захотел на мне жениться. А мне это было совсем не нужно!

Вот так, сначала завела ребенка, потом избавилась от него, а теперь считает, что сын был ей чем-то обязан.

— И когда вы признались Герасиму, что вы его мать?

— Вы его искали?

Елизавета Петровна подбоченилась.

— Это он сам меня нашел! Сказал, что для этого ему пришлось подкупить какую-то старушку — работницу архива того детского дома, где он воспитывался. Потом врачей в роддоме. Одним словом, проделал большую поисковую работу и потратил много денег. Но он ничуть не жалеет. Ради удовольствия взглянуть на меня он бы потратил и не такую сумму.

Подруги молчали. Отчасти они понимали Герасима. Но трудно себе представить, что он почувствовал, когда понял, что поступок его матери, предавшей его, был продиктован лишь эгоизмом.

— Самое странное, что хотя я в глубине души никогда не отказывалась от сына, но по документам он проходил как отказной ребенок — круглый сирота. Без отца и матери.

— Но разве вы не подписывали соответствующих

бумаг в роддоме?

— Ну да. Кажется, подписывала. Но разве так важна какая-то бумажка? Важно то, что у человека вот тут!

И Елизавета Петровна положила руку себе на грудь, где у нее предположительно находилось сердце. Интересно, эта дамочка сама верила в тот бред, который несла? Или просто обладала даром убеждать саму себя в том, что поступила совершенно правильно?

— Но разве на отказ от ребенка не требовалось согласие вашего официального мужа?

— Я рожала не в городе, — призналась Елизавета Петровна.

— А где?

— В маленькой больнице неподалеку от Пушкина. И завотделением там была моя хорошая подруга. Она и помогла мне. И пообещала, что будет молчать.

— Но слова своего не сдержала? Когда Гера пришел к ней, она проговорилась?

— Да, — вздохнула Елизавета Петровна. — Впрочем, возможно, так и лучше. И все равно я ей очень благодарна. Она обещала, что мой сын попадет в очень хороший детский дом, где пост директора занимает очень чуткий и внимательный педагог. И в этом она мне не солгала. Гера мне рассказывал, что этот мужчина и его жена решили сделать…

Но тут раздался звонок в дверь. И Елизавета Петровна встрепенулась.

— Ах, это вернулся Леонтий Владимирович. Девочки, кто-нибудь из вас, откройте ему.

Инна отправилась в прихожую открывать дверь. Но это не помешало Елизавете Петровне просеменить следом за ней. Леонтий Владимирович оказался сухощавым, невысоким и не слишком интересным дядечкой лет пятидесяти пяти. У него была небольшая лысина и взгляд окончательно затравленного кролика. Елизавета Петровна действовала на него словно удав на бедного зверька, то есть совершенно гипнотически.

— Лизочка! Зачем ты встала?

Он кинулся к женщине, едва не опрокинув все принесенные им сумки. Он явно ни на миг не усомнился, что Елизавета Петровна держится из последних сил. И встала со смертного одра исключительно ради него. Впрочем, и Елизавета Петровна покачивалась и пошатывалась, весьма натурально цепляясь руками за любую поддержку. Лучше всего тут годилось плечо появившегося мужчины.

— Девочки! — прошептала она. — Отнесите пакеты на кухню. И разберите покупки.

— Да, да, — тут же откликнулся Леонтий Владимирович. — Разберите покупки, девочки. Девочки? Лизочка, откуда тут взялись эти юные особы?

— Это подруги моего сына. Ты же знаешь, что у Геры было много поклонниц. Ах, мой сын был такой красавец!

— Весь в тебя, Лизочка!

Подруги только презрительно фыркнули, удаляясь на кухню. Черт принес этого дурака с плешкой! Мало того, что он помешал их чудной, становившейся все откровеннее, беседе с матерью Геры, так он еще и сходство между ней и Герой сумел отыскать.

— Да они вообще не похожи друг на друга были!

— Ага, похоже, Гера внешность взял целиком от отца — литовца.