Неправильный солдат Забабашкин
Шрифт:
К счастью, по дороге враги нам не встретились, из чего я сделал вывод, что противник ушел вперёд, оставив, к нашему великому счастью, тылы без охранения, или комендантские взводы ещё банально не успели развернуться.
– Забабашкин, лично я не вижу вообще ничего, а ты ещё и фары погасил. Куда мы едем? – прильнув к лобовому стеклу, спросил командир.
– Я вижу куда, и это главное, – ответил ему и тут же добавил: – Кстати, ещё вижу, как нам навстречу едет легковая машина, а перед ней мотоцикл с коляской. И там и там сидят немцы.
– Где?
–
И действительно, через несколько минут и я, и Воронцов увидели свет фар автомобиля и мотоцикла, которые показались из-за небольшого поворота.
Этот небольшой кортеж заметил давно и был удивлен тому факту, что, оказывается, если я напрягаю зрение, то способен видеть не только в темноте, но и на очень большое расстояние. Более того, я не просто видел, а видел именно тот предмет, на котором фокусировал внимание, даже в мельчайших деталях.
Например, та машина, что ехала к нам, была чёрного цвета. Я прекрасно рассмотрел когда-то хромированный, а сейчас закрашенный чёрной краской передний бампер, поцарапанное правое крыло и пустоту на том месте, где должен быть номерной знак. Внутри автомобиля через лобовое стекло я мог разглядеть худого ефрейтора с двухдневной щетиной на лице, что сидел за рулём, расположившегося на заднем сиденье одетого в полевую форму майора и тускло поблёскивающие стёкла его очков в тонкой металлической оправе.
В мотоцикле, очевидно, сопровождающем офицера, сидели двое солдат в касках: один за рулём, а другой в коляске с пулемётом.
Такое отчетливое, нереальное для глаз обычного человека зрение меня буквально ошеломило.
В голове возникло множество вопросов, ответов на которые у меня в данный момент попросту не было. Как не было и времени на поиск этих ответов. Сейчас, глядя на приближающихся немцев, я пришёл к выводу, что ориентир по луне, нас, мягко говоря, немного подвёл.
Очевидно, что раз Троекуровск находится на линии соприкосновения, то едущие нам навстречу транспортные средства не могли ехать с той стороны, а значит, и мы движемся в противоположном направлении от фронта – в тыл к немцам.
Своим наблюдением решил поделиться с Воронцовым.
– Ты прав. Мы явно заблудились, – забеспокоился тот. – Что будем делать?
– Посмотри в бардачке, – сказал я и сам стал осматривать водительское место.
Ни на торпеде, ни у двери, ни где-либо поблизости карты не оказалось. Также её не оказалось и в небольшой нише в торпеде, которая служила бардачком.
– Без карты нам не разобраться, – констатировал я очевидное и тут же предложил очередной план, который, как и прежде, вновь поверг моего спутника в глубокий шок.
Да, план был дерзкий. Да, план был безрассудный. И да, план был очень опасный. Но другого выхода я не видел, ибо только так у нас появлялся шанс стать обладателями карты и выбраться из этой мышеловки.
Когда до немецкого мини-кортежа оставалось порядка пятнадцати метров, я прибавил скорость, вылетел на полосу встречного движения, смял грузовиком
Мы при таране не пострадали, а лишь немного ударились головами – я об руль, Воронцов о торпеду, а труп о стекло.
Я остановил наш грузовик, прижавшись к обочине, выхватил из кармана пиджака пижамы револьвер и, крикнув: «Прикрой!» – бросился к раздавленному мотоциклу. Воронцов выскочил из кабины и, примкнув штык к винтовке, побежал за мной.
Беглый осмотр искорёженного мотоцикла и солдат показал, что мотоциклисты мертвы. Как и водитель автомобиля. А вот пассажир, ранее сидевший на заднем сиденье, оказался жив. Он лежал на полу и, хрипя, пытался встать.
Сбоку раздался приглушённый грохот – я было дёрнулся в сторону возможной угрозы, но сообразил, что это просто отвалилась смятая ударом решётка радиатора.
Через оторванную при аварии заднюю пассажирскую дверь вытащил немецкого офицера за шкирку из салона и подтащил к передку машины, чтобы в свете удачно непогасших фар он был виден моему напарнику. Воронцов отошёл на метр назад и навёл на него винтовку. Майор поднял трясущиеся руки вверх, и я его обыскал. Забрал личные документы, парабеллум с кобурой и, посмотрев на командира, спросил:
– Что с ним будем делать? Пристрелим или с собой возьмём?
– А в каком он звании? – поинтересовался лейтенант ГБ. – Как бы у него узнать, ценный он фрукт или нет?
Майор, очевидно, шестым чувством почуяв, что сейчас речь идёт о нём и что решается его судьба, тут же что-то быстро затараторил на немецком.
– О чём он? Ты знаешь их язык? – посмотрел на меня командир.
– Немного знаю. В школе учил, – ответил я. – Но сейчас это неважно. Захваченный нами клиент – офицер. У него погоны есть. Да и не будут обычных солдат в таких вот шикарных машинах катать. Так что этот крендель относительно большая шишка. Почему относительно? Потому что это опять же явно не генерал и не фельдмаршал. Ведь будь он кем-то из вышеназванных, охрана и сопровождение были бы у него куда солиднее и многочисленнее.
– Согласен. Ну тогда всё равно давай возьмём его с собой. Раз офицер, то, скорее всего, он что-нибудь знает и будет для нашего штаба полезен.
Как ни хотелось мне возразить на слова чекиста и пристрелить фашиста, ибо пленник на плечах – это явная обуза, но всё же Воронцов был прав. Этот вояка отступающим войскам мог быть действительно полезен. Ведь он мог знать, куда, как и какими силами противник нанесёт свой следующий удар. А ведь сейчас, в августе 1941 года, когда наши войска отступают, подобная информация могла быть на вес золота.