Непрерывность
Шрифт:
Само название – «Ява» – имело свою магию. Именно эти три волшебные буквы спровоцировали мое увлечение протоиндоевропейской этимологией – эдакая забава, жвачка для мозгов. Это не было соединено напрямую с «Явой», это увлечение родилось уже позже, но я глубоко убежден, что первый толчок в этом направлении я получил от «Явы», заглянув внутрь ее троебуквия.
Первое, что я узнал, что, несмотря на ярый красный цвет, название мотоцикла не имеет отношения к известному вулкану. Название – это сочетание букв имени владельца компании и чего-то еще, кажется, компании, которую владелец купил для того, чтобы начать производство мотоциклов. Второе наблюдение: эти три буквы, попав в стихию русского языка, сразу обрели новое звучание. «Ява» в именительном падеже была только камуфляжем, который скрывал
Но до этого печального момента – много-много километров, проделанных по Москве и Подмосковью, в одиночку и с кем-то за спиной на заднем сиденье.
Какой мальчишка не мечтает о мотоцикле! Тогда, в конце детства, «Ява» была пределом мечтаний, чемто из области почти нереального, но все-таки осуществимого, хотя бы теоретически. «Харлей Дэвидсон» – в то время это было просто неосуществимо, что-то не из этого мира, не из этой жизни. Мопед – это было более реально, вполне осуществимо, но непривлекательно. Даже среди мотоциклов все эти «Ижи», «Днепры», «Мински», а уж тем более «Уралы» не вызывали у меня никаких эмоций. Это была именно «Ява» – красная, с круглой головой-фарой, оставляющая за собой шлейф дыма от двухтактного двигателя, несущаяся по шоссе под горизонт. Именно она владела моим воображением.
Как Капитан узнал об этом – для меня загадка по сей день: то ли я обмолвился когда-то при нем, то ли он слышал мамин разговор со своей женой, то ли это просто мужской инстинкт или стечение обстоятельств – я не знаю. Капитан – это мамин младший брат, дядя Андрей, капитан атомной подводной лодки, у него не было сына, а у меня не было отца.
Он баловал меня с самого детства. Одно из первых трогательных воспоминаний: я не помню, как мало мне тогда было лет, но среди глубокой ночи я просыпаюсь от шума, может, это и не была вовсе глубокая ночь, просто детей кладут спать рано, но мне так казалось, потому что я уже крепко спал. Дядя Андрей вернулся из похода, и со всей семьей, с тетей Никой и Надей, приехал со своей базы в Москву, прямо к нам.
Я до сих пор вижу на фоне размытого времени четкие детали тогдашнего вечера или ночи: вот он шумно появляется в моей комнате, я с трудом открываю глаза и вижу черную форму дяди Андрея, его широко улыбающееся лицо, и в руках у него большой металлический катер, тот самый, с капитаном на мостике, бордовокрасного цвета с белыми полосам, который я видел в игрушечном магазине «Тимур» на Фрунзенской набережной.
Тогда, в детстве, этот магазин игрушек поражал воображение, он был для детей тем же, чем для взрослых являются храмы, – там была радость, причем не от покупок и обретения, а просто от увиденного, чего-то яркого, красочного и невообразимого, но присутствующего прямо перед глазами. И тут же, конечно, были слезы отчаяния.
Игрушки в этом магазине я делил на несколько категорий: те, которые я мог выпросить у мамы без особого труда, – оловянные или пластмассовые солдатики, или танки, или танкетки, или что-то в этом роде, то есть все мелкое и неяркое; следующая категория – игрушки побольше: плюшевые мишки, небольшие металлические машинки, грузовики, всяческие игры – выпрашивание этих игрушек требовало больших усилий, они доставались с мольбой и слезами. Я получил одну такую игрушку, плюшевую собаку, но каждый раз, когда я собирался играть с ней, у меня в памяти всплывали слезы, унижение, и желание играть пропадало.
И была третья категория – большие, яркие, в великолепных упаковках, они были для меня недосягаемы, и я даже не просил их. Я приходил в «Тимур» с мамой в основном полюбоваться на эти игрушки. Среди этих недосягаемых для меня игрушек был этот катер – очень изящной
И вот дядя Андрей протягивает мне, как мне казалось, среди глубокой ночи этот удивительный катер, и я спросонок не могу даже понять, что, собственно, происходит. В моих руках этот самый катер – он без слез и мольбы, просто, вдруг обрушился на меня среди сна! Когда, наконец, я сообразил, что произошло, я обнял дядю за шею, щекой прижался к его плечу, упершись носом в звездочку на его погонах, и мелкие стяжки на желтых просветах этих погон остались со мной на всю жизнь.
Сейчас, когда я старше тогдашнего дяди Андрея, я восхищаюсь им и завидую ему, потому что я стал свидетелем того, как он сделал сказочно, безгранично счастливым маленького мальчика, на короткое время наполнил наивное доверчивое детское сердце настоящим, на грани с чудом, счастьем. Потом, намного позже, были такие же недоступные джинсы, и кроссовки «Адидас», и что-то еще – всего не упомнишь. Дядя Андрей знал, что я бегаю почти каждый день, просто для себя – это мое увлечение. Бегал я в кедах, кроссовки купить было просто невозможно – их не было в магазинах, это был пик моды, и счастливчики щеголяли в них, как в обычной обуви. Так же невзначай дядя Андрей по прозвищу Капитан, которое дал ему я, хотя в глаза я его так никогда не называл, появился с обувной коробкой, в которой лежала пара кроссовок «Адидас». Белые, с тремя черными полосками по бокам, на толстой упругой подошве.
С тех пор и по сей день я бегаю только в «Адидасе», три полоски «Адидаса» напоминают мне о Капитане. Точно так же, как утреннее купание в моем озере напоминает мне о наших с дядькой купаниях в Лесном Воронеже в Мичуринске. Мы с Капитаном часто вдвоем отдыхали у бабушки с дедом, маминых и дяди Андрея родителей, в Мичуринске, и каждое утро дядька будил меня в шесть утра, и, несмотря на все мое сопротивление, мы отправлялись на речку.
По дороге я просыпался окончательно, мы начинали болтать о разных вещах, дядя Андрей рассказывал флотские истории или делился служебными передрягами, и мне очень льстило, что он делится со мной, совсем мальчишкой, своими серьезными проблемами. Потом мы приходили на речку, и холодящая, бодрящая вода смывала с нас весь ночной пот, промывала наше зрение, обоняние, слух, как промывают запотевшую оптику, и мир вновь обретал яркие цвета и звучание, а мы выходили обратно на берег, как на новый материк.
Речка в Мичуринске – именно речка, а не река – это особое место, и она играет особую роль в жизни города. Люди, родившиеся здесь, проводят все свое детство на речке: с пеленок они каждое лето ходят туда с родителями купаться, рыбачить, кататься на лодке, в подростковом возрасте бегают туда с друзьями, чтобы тайком выпить первый стакан дешевого портвейна или украденного самогона и выкурить первую сигарету, здесь в укромных кустах на берегу много девочек лишились девственности.
Я понял, почему у древних людей были локальные богини рек, рощ и озер. Это персонализация того, что своим реальным присутствием в жизни каждого в отдельности, без исключения, объединяет всех в общность людей, которые имеют друг к другу прямое отношение просто фактом своего существования.
Я спросил как-то Капитана, как он переносит восемь месяцев под водой вдали от дома, земли, что ему вспоминается? Тогда среди нескольких вещей он назвал речку, запах ее воды. Они с мамой выросли на речке, для них это и дом, и друзья, и первая любовь, место, куда они всегда возвращались. Здесь, на речке, подростками, они узнали о начале войны.
В тот год Капитан получил адмирала, и его перевели в Генштаб в Москву. И поэтому он со всей семьей, то есть с тетей Никой, его женой, и Надей, его дочкой, на год старше меня, смогли прийти ко мне на день рождения. Пришли еще мамины друзья и мои друзья – небольшая, но знакомая компания. Мама приготовила салаты, пироги, все как было принято. Вот все сели за стол, стол, естественно, ведет дядя Андрей, тост за именинника, тост за маму. Третий тост, Капитан встает, все расслабленно смотрят на дядю Андрея, он поднимает рюмку.