Неприкасаемый
Шрифт:
Олег сидел за угловым столиком за чашкой чаю и с сигаретой, выглядел неважнецки. Не из тех, кто рано встает. На нем макинтош, на столе рядом с неряшливо свернутым номером «Дейли мейл» мятая шляпа. Одутловатым посиневшим лицом, заплывшими глазами и прилипшим ко лбу треугольником засаленных волос он походил на загнанного Наполеона. Я сел. Олег выжидающе глядел на меня.
— Ну, Джон? — начал он. — У тебя что-то есть для меня?
Я попросил официантку принести кофе и булочку. Кофе, конечно, не оказалось.
— Послушай, Олег, — сказал я, — мне хотелось
Он ответил своей глуповато-насмешливой улыбкой и ласково присовокупил к ней:
— Ты всегда такой сердитый.
Девушка принесла жиденький чай и булочку с засахаренной вишней. Олег бросил голодный взгляд на булочку. Я начал:
— В штате московского Политбюро есть наш агент — я хочу сказать, агент нашего Департамента. Находится там лет пять-шесть. Фамилия Петров. Он один из личных секретарей Микояна.
К моему удивлению, Олег принял эту новость абсолютно невозмутимо. Медленно помешивая ложечкой, он задумчиво глядел в чашку. Вздохнул. Желтые от никотина, похожие на сосиски пальцы. Сегодня таких желтых пальцев не увидишь даже у самых заядлых курильщиков. Интересно, почему?
— Пет-ров, — по слогам произнес он. — Петров. — И поднял глаза на меня. — Как давно узнал?
— А что? Какое это имеет значение?
Олег пожал плечами и поморщил лягушачьи губы.
— С тех пор как стал работать в Департаменте, — ответил я.
Он снова кивнул и, беззвучно смеясь, продолжал изучать содержимое чашки.
— Знаешь, что будет, когда я сообщу в Москву? — спросил он.
— Полагаю, расстреляют?
Выпятив иссиня-красную нижнюю губу, он снова выразительно пожал плечами.
— В конце концов расстреляют.
— В конце концов.
Он снова с улыбкой распущенного дитяти обратил на меня свои выпученные глаза. Тихо спросил:
— Теперь жалеешь, что сказал мне?
Я раздраженно пожал плечами.
— Он шпион. Знал, на что идет.
Продолжая улыбаться, Олег медленно покачал головой.
— До чего сердит, — проворчал он. Я отвернулся и испугался собственного отражения в окне. Какой взгляд! — Ладно, не терзайся, Джон. Мы уже знаем об этом Петрове.
Я удивленно вытаращил глаза.
— Кто тебе сообщил? Бой?
Олег больше не мог устоять. Протянув руку, осторожно отщипнул вишенку с моей нетронутой булочки и отправил ее в рот.
— Возможно, — весело откликнулся он. — Возможно.
Дом на Поланд-стрит, куда я наконец добрался, провонял сигаретным дымом, человеческим потом и кислым пивом. Ночью была гулянка. Всюду пустые бутылки, втоптанные в ковры окурки, на полу в ванной блевотина морковного цвета. Я принялся открывать окна. В гостиной обнаружил молодого рослого блондина — оказалось, латвийский моряк, — спавшего в кресле, не снимая пальто. Бой тоже спал. Расчистив на кухне уголок, я заварил чаю и сел с чашкой, наблюдая ползущую по полу полоску солнечного света. Скоро явился Ник с Сильвией Лайдон на
— Где ты был? — спросил он.
— В Ирландии.
— Ах да. Огорчен кончиной твоего папаши.
Сильвия, прикусив губу, чтобы не рассмеяться, стреляла в мою сторону глазами. Оба не спали всю ночь.
— Что делали? — переспросил Ник. — Так, ничего. Немножко пошумели.
Сильвия что-то возбужденно пробормотала.
— Ну, у обоих поразительно свежий вид, — заметил я.
У меня страшно болела голова. Ник шарил в поисках чего-нибудь съестного. Сильвия, опершись о стол, тормошила нитку жемчуга на шее. На ней было зеленое атласное платье и белые, до локтя, перчатки.
— О, Ники, — воскликнула она, — надо ему сказать!
Ники.
Я вспомнил, как танцевал с Сильвией Лайдон на корабле, когда мы пустились в плавание по Балтике, вспомнил резкий запах ее духов, прикосновение тощих грудей.
— Ну, давай, — убеждала она.
Ник избегал встретиться со мной взглядом. Открыл хлебницу и мрачно уставился внутрь. Сильвия подошла к нему, обняла за плечи и, снова глядя на меня, торжествующе улыбнулась. Я встал. Голова разболелась вовсю.
— Ну что ж, поздравляю. — (Ник ни словом меня не предупредил, ни единым словом). — Посмотрим, нельзя ли одолжить у Боя шампанского, а?
Миленькая интерлюдия, хочу сказать, вчерашний обед с моими детьми, с моими взрослыми сыном и дочерью. Вчера был мой день рождения. Они повезли меня в один из тех ужасных гранд-отелей близ Беркли-сквер. Не мой выбор. Думаю, это одно из мест, куда Джулиан возит своих более важных клиентов, сдается, в наши дни по большей части арабов. Застойный воздух в тускло освещенном вестибюле пропитан запахом жирной пищи. В дверях ресторана нас, заискивающе кланяясь, встретил старший официант с прилизанными волосами, пустой кукольной улыбкой и бегающими глазками. Особо доверительно обратился к Джулиану, усмотрев в нем наиболее щедрого на чаевые (он ошибался). Когда мы уселись, он встал над нами, подобно укротителю зверей взмахивая огромным меню. Джулиан заказал стакан минеральной воды, я попросил сверхсухого мартини. «…A что для леди?» Бедняга Бланш к тому времени была так напугана, что едва решалась взглянуть на малого. Она сидела сжавшись, низко сгорбив широкую спину и спрятав голову в плечи, тщетно пытаясь казаться маленькой. На ней было не шедшее ей платье, на которое ушли ярды потрясающе красной материи. Волосы торчали, как пучки проволоки.
— Миленькое платьице, — заметил я.
Бланш одарила меня одной из своих мимолетных озабоченно-заговорщических улыбок; ей всегда нравится, когда я держусь вызывающе, хотя она и делает вид, что не одобряет моего поведения. Джулиан хмыкнул, со скучающим видом пожал плечами, сунул палец под тесный воротничок рубашки и изо всех сил его потянул. Меня начинала узнавать сидевшая за соседним столиком дородная дама в открытом вечернем платье.
— Сегодня были у мамы, — сказал Джулиан.
— Да? Как она?