Неприкасаемый
Шрифт:
Выходя из вокзала, я увидел его. Он в конце концов сошел с поезда и торчал в кассовом зале, делая вид, что смотрит расписание.
Вивьен полулежала в шезлонге на лужайке. На ноги наброшен шотландский плед, рядом на траве куча глянцевых журналов. У ног подносик с чайными принадлежностями, джемом, хлебом с маслом, горшочком с топлеными сливками — видно, ее положение не сказалось на аппетите. Синяки под глазами темнее, чем обычно; черные, как у Ника, волосы несколько утратили
— Я кажусь тебе бледной и интересной? — спросила она. — Скажи, что кажусь.
Я неловко стоял перед ней на траве. Уголком глаза увидел прятавшуюся среди клумб у дома мамашу, делавшую вид, что не заметила моего появления. Меня интересовало, дома ли Большой Бобер; он уже писал мне, жаловался на нормирование бумаги и потерю лучших наборщиков, призванных в армию.
— До чего шикарно ты выглядишь, — заявила Вивьен и, прикрыв глаза козырьком ладони, оглядела меня с ног до головы. — Настоящий воин.
— Бой тоже так говорит.
— Да ну? Я думала, он предпочитает типов покруче. — Она отодвинула журналы, освобождая место на траве рядом с шезлонгом. — Садись, расскажи мне последние сплетни. Думаю, что, несмотря на бомбежки, все держатся страшно храбро. Даже дворец не защищен от бомбежек. Разве не поразительно, что королева разделяет судьбу с отважными обитателями Ист-Энда? Я чувствую себя трусливой отступницей, прячась здесь; не удивлюсь, если однажды утром на Хай-стрит какая-нибудь из оксфордских матрон наградит меня желтым пером. Или в прошлый раз уклонявшимся от военной службы вручали белые перья? Пожалуй, стоит повесить на шею объявление о своем положении. Скажем, «Вынашиваю для Британии».
Я лениво следил, как теща ползает вокруг клумбы георгинов, собирая улиток и бросая их в ведерко с соленой водой.
— В поезде был Куэрелл, — сообщил я. — Ты с ним виделась?
— Виделась? — рассмеялась она. — Что ты, ради бога, имеешь в виду?
— Просто спросил. Он знает о… знает, что ты…
— A-а, мог сказать Ник.
До чего же невозмутима! Миссис Бобриха поставила ведерко и, положив руку на поясницу, выпрямилась и, демонстрируя рассеянность и по-прежнему не замечая меня, огляделась вокруг.
— Ник? — переспросил я. — Зачем Нику говорить ему?
— Он рассказывает первому встречному. Почему-то считает, что очень смешно. Не вижу, что здесь смешного.
— Но зачем ему было говорить Куэреллу? Я думал, что они друг друга терпеть не могут.
— О нет, эту парочку водой не разольешь. — Вивьен повернулась ко мне. — Что ты имел в виду, спрашивая, виделась ли я с Куэреллом? — Я промолчал. Ее лицо потускнело, стало неприятным. — Ты, наверное, не хочешь
— Почему ты так считаешь?
— Но ведь это правда?
Я пожал плечами.
— Вряд ли подходящее время. Война. Возможно, будет еще хуже, когда она кончится.
Она с усмешкой разглядывала меня.
— Какое же ты бессердечное животное, Виктор, — удивленно произнесла она.
Я отвернулся.
— Извини.
Тяжело вздохнув, она принялась щипать накрашенными ногтями наброшенный на колени плед.
— Ты тоже извини. — Вдали звонил звавший к вечерней молитве колокол Церкви Христа. — На этот раз будет девочка.
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю. — Вивьен снова вздохнула, чуть слышно, похоже на смех. — Бедняжка.
В бриджах и в чем-то вроде охотничьей куртки — вот чудак! — из оранжереи вышел Большой Бобер, видно, собираясь что-то сказать жене, которая теперь, встав на колени широким задом к лужайке, ковырялась лопаткой в глине. Увидев нас с Вивьен, он проворно шагнул назад и растворился в растительности за стеклом.
— В квартире был? — спросила Вивьен. — Ее не разбомбили или что-нибудь еще?
— Нет. То есть не разбомбили. Разумеется, в квартире был.
— Спросила потому, что, со слов Ника, у меня такое впечатление, что теперь большую часть времени ты проводишь на Поланд-стрит. Полагаю, там, должно быть, весело. Ник говорит, что когда начинают бомбить, ты так свирепеешь, что совершаешь набеги на приемную врача в поисках резиновых костей. — Она помолчала. — Знаешь, до чего мне здесь опротивело, — вырвалось у нее. — Чувствую себя как одна из библейских жен, которую за непристойное поведение отослали к отцу. Такая жизнь не по мне.
Миссис Бобриха разогнула натруженную спину. Дальше было бы неприлично делать вид, что меня здесь нет, и она, вглядываясь в мою сторону, деланно изобразила удивление и помахала лопаткой.
— Как по-твоему, — быстро спросил я, — ты могла бы… это устранить?
Вивьен окинула меня еще более ледяным взглядом.
— Ее, — сказала она. — Или его, если по какой-то дикой случайности откажет моя женская интуиция. Но, ради бога, не говори «это».
— Но есть что-то, — заупрямился я, — у чего нет прошлого и оно еще не живет, не так ли? Жизнь есть память, есть прошлое.
— Господи, — живо откликнулась она со слезами на глазах, — какое точное изложение твоей философии. — А вот у людей, дорогой, жизнь — это настоящее, настоящее и будущее. Неужели тебе непонятно?
Миссис Б. тяжело поднялась на ноги и, размахивая широкими юбками, двинулась к нам. Вивьен с веселым видом смотрела на меня, в глазах стояли слезы.
— Я теперь кое-что поняла, — сказала она. — Ты приехал просить развода, да? — Она негромко, но звонко рассмеялась. — Так оно и есть, по глазам вижу.