Неприкаянная душа
Шрифт:
— Устала, наверное, — сфальшивила я. — Погляди, как ей, бедной, приходится обряжаться: китайский пуховик, шапка из драной кошки, стоптанные сапоги. А ведь она еще молодая, и ей, наверное, хочется музыки, танцев, песен вместо каторжной работы на морозе.
Домовой хмыкнул, довольно потер ладошки, и угрюмая продавщица, затянув резким, простуженным голосом: «девочкой своею ты меня назови, а потом обними, а потом обмани», пустилась в пляс, отчаянно крутя толстой задницей, обтянутой блеклой вьетнамской тряпкой. Сразу стало весело. Недоумевающие покупатели, пару раз икнув от неожиданности,
— Солнышко, сейчас же прекрати комедию, — со слезами воззвала я к фокуснику, дергая его за красное от мороза ухо. — Пусть эта несчастная снова начнет заниматься своим делом.
— Но ей невероятно прикольно, — удивилось неожиданной просьбе «солнышко».
Внезапно остановившись, раскрученная звезда базара потеряла равновесие и, падая, ухватилась большими замерзшими лапищами за шаткий прилавок. Измученный долгой ролью Атланта, тот с удовольствием опрокинулся на бок, облегченно сваливая с себя на ожиревшую мучительницу порядком надоевшие товары.
Издавая отвратительные квакающие звуки, толпа заколыхала разнообразными животами. Невменяемая танцовщица неуклюже поднялась с грязного снега, дикими глазами окинула ненавистное человечество, и бросилась наутек, с остервенением пробиваясь сквозь хохочущее людское стадо наружу — к спасению.
— Мое, — бросаясь к бесплатным харчам, противно запищал долговязый, худой подросток в рваной куртенке с чужого плеча, — мое, мое!
— Отчаль! — навалился на него всей тяжестью грузного тела молодой бомж, протягивая трясущиеся руки к соевым «мясным» консервам. — Вороне как-то бог послал кусочек сыра. Ура! Закусь!
— А мне? — беспардонно расталкивая зевак, прошамкала бабуся в пальто покроя начала предыдущего века. — Сыночки, я тоже кушать хочу!
— Ах ты, карга старая, — задохнулась от возмущения сухопарая молодица с двумя близняшками, до сих пор стоявшая в нерешительности, — да тебе подыхать пора, а туда же, маслица ей захотелось!
Вавилонское столпотворение заставило меня крепко зажмуриться.
— Пойдем, — дернула я за рукав вмиг повеселевшего Жемчужного, — не от хорошей жизни люди стали такими.
ГЛАВА 14
АМЕРИКАНСКИЙ ДЯДЮШКА
Домой я вернулась злая. Во время пути домовой норовил забежать вперед, чтобы по-собачьи заглянуть мне в глаза.
— Почему ты рассердилась на меня, Алисонька? — подлизывался старый шутник. — Разве я поступил плохо, доставив даме удовольствие продемонстрировать перед многочисленной аудиторией свои таланты?
— Никогда, слышишь, никогда не играй с людьми, они — не игрушки, — процедила сквозь зубы я.
— Хорошо, — слишком быстро согласился дух, разбирая сумки и вонзая зубы в батон докторской колбасы, — ладно, миленькая, я больше не буду.
В дверь позвонили. Усталая почтальонка, закутанная в теплый пушистый платок, принесла телеграмму от Сергея, в которой он сообщал, что завтра непременно будет дома. С любопытством повертев в руках
Оставалось решить задачку с двумя неизвестными: быть или не быть. С одной стороны, я его люблю, с другой, он изменил, пусть даже и при помощи колдовства. Он спал с Нинкой, называя ее любимой. Я же патологически брезглива, что и помогало до сих пор сохранять верность мужу. Тела чужих мужчин отталкивали меня только тем, что не походили на тело несравненного Сереженьки. Их руки, ноги, уши, носы совершенно не устраивали меня своей непохожестью на руки, ноги, уши и нос единственного и неповторимого. Если бы у Сергея был хвост, то и тогда, с содроганием посматривая на бесхвостых, я бы сочла, что мужчине он просто необходим.
Всю ночь я провертелась в супружеской постели и только к утру задремала.
— Алиса, Алисонька, — плакала во сне Жанна, — мне плохо, мне очень плохо.
Утро не принесло облегчения. Душа требовала покоя, а нужно было ехать встречать блудного супруга. На вокзале к не находящей себе места матушке присоединились Алина с Артуром.
Сергей появился на перроне как-то внезапно, посвежевший и помолодевший лет на десять, поцеловал каждого из нас, с тревогой всматриваясь в мои покрасневшие глаза. А дома, приняв теплую ванну с настоем трав, которые я собирала за городом и заваривала в большой эмалированной кастрюле, с аппетитом позавтракав, подсел ко мне с явным намерением поговорить.
— Не надо, Сережа, — жалобно попросила я, — пока не будем выяснять отношения.
— Ладненько, — сникнув и съежившись, согласился со мной Смирнов.
Раздался звонок в дверь. Зашла Элеонора Ивановна, соседка с нашей площадки. Дама пенсионного возраста старой себя не считала, одевалась по последней моде и сдавала в аренду продуктовый ларек на местном рынке, что приносило ей неплохую прибавку к пенсии.
— Алисонька, — начала она с порога, — как я по тебе соскучилась! Что я расскажу!
Элеонора Ивановна была переполнена сногсшибательными новостями. Я повела ее на кухню, налила чашку растворимого кофе, поставила на стол пирожные собственной выпечки. Сергей отдыхал на любимом диване, я же, всячески оттягивая разговор с мужем, была рада приходу соседки.
— Представляешь, вчера Верка Хряпунко устроила концерт с песнями и плясками прямо на базаре. Во, артистка! — потерла сухонькие ладошки старая сплетница.
— Да? — напряглась я. — А почему у вас торгуют такие, мягко говоря, талантливые личности?
— Да нет, такая у нас одна, — с улыбкой произнесла речистая старушенция. — Приехала из деревни, стала горожанкой, возгордилась и, видимо, решила показать себя народу, как Фрося Бурлакова. Из грязи в князи. Остальные продавцы — люди культурные: учителя, врачи, библиотекари, инженеры. Есть и кандидат наук.
— Умом Россию не понять, — вздохнула я.
— Да уж, — согласилась почтенная дама. — А на днях и вообще неправдоподобная история приключилась, весь город только о ней и говорит.