Неприкаянная душа
Шрифт:
— Как поживает Его Величество Федор Алексеевич? — мило поинтересовалась хозяйка гостеприимного дворца.
— Спасибо, хорошо, — ругая себя за то, что слабо знаю историю своей страны, ответила я.
Какой же сейчас год? Разве не Алексей свет Михайлович сидел на троне во времена Людовика Четырнадцатого?
— Французы крайне недовольны введением крепостного права в России, — вмешался в разговор молчавший доселе де Меридор.
— Согласна. Люди не должны покупаться и продаваться! — возмутилась существующим средневековым беспорядком русская «аристократка»
— Земский Собор принял Украину в состав России, — не унимался всезнающий маркиз. — Доверяете ли вы народу, породившему Богдана Хмельницкого?
— Искренне уважаю Богдана Хмельницкого, но хохлам не доверяю, Прихватив наш Крым, любители сала и горилки наплевали на старшего брата, лишив его всесоюзных здравниц! — воскликнула я, искренне считая, что Хрущев обокрал российский народ.
— Да? — поперхнулась рыбьей костью Луиза.
О, Господи, что я болтаю!
— Вы хотите сказать, что бескрайнюю вашу Родину одолела маленькая Украина? — осторожно спросила она.
— Что вы, что вы! — я не знала, куда деть от стыда глаза, — Россию победить практически невозможно!
— В таком случае, когда же Его Величество Федор Алексеевич уступил русские земли украинцам? — свирепо хватая в руки серебряный нож, поразился неугомонный Анри.
— Впервые слышу о таком недальновидном и безответственном монархе!
Я трусливо промолчала, а благовоспитанные французы сочли мое молчание вполне уместным и стали говорить о своих средневековых проблемах.
После завтрака хозяйка дома попросила меня пройтись с ней по саду. На главной аллее, уютно устроившись на скамейке, баронесса знаком велела мне примоститься рядом.
— Анастасия, — выдержав небольшую паузу, начала она, — не пытайтесь обманывать меня, но вы не та, за которую себя выдаете. Я не знаю причин, побудивших вас лгать, да и не хочу знать вашей тайны. Вы — человек не нашего круга, хотя и не лишены воспитания. Вы обаятельны, милы, скромны, красивы. Слишком красивы. Вы из России, только я видела русских. Анастасия Волконская не похожа на них.
— Почему? — в ужасе пропищала я.
— Вы не ведаете манер, обычаев, привычек света, как существо из чуждого нам мира. Только самое главное не в этом. Самое главное в том, что мой единственный сын, которым я живу и дышу, влюбился в вас.
— Неужели Жюльен полюбил меня? — отмечая исключительную наблюдательность, казалось бы, простодушной пышечки, наигранно ахнула я.
— Да, хотя у него есть нареченная — маркиза Жозефина де Меридор, дочь любезного Анри, — тяжко вздохнула будущая свекровь несчастной Жозефины.
— Того, который сейчас находится в вашем замке? — несмело уточнила я.
— Того, который тоже не сводит с вас глаз, Анастасия, — нахмурила выщипанные брови Луиза.
— Вы оскорблены этим? — наконец-то поняла я все.
— Еще день назад он любил только меня, — сверкнула обиженными глазами средневековая ревнивица.
— Понимаю, что немедленно должна исчезнуть, — я робко
— У моей гостьи нет денег, одежды, друзей, а потому я помогу ей, — Мадам де Бульон неторопливо вынула из сумочки объемистый, расшитый золотом и серебром, мешковидный кошелек, в котором звонко бренчали монетки, достоинство коих я не знала.
Неужели это все мне? И что я стану делать с данными чудными бабками?
— Платье для госпожи сегодня утром привезли из Парижа слуги, — положила на мои колени портмоне баронесса. — Вам нравится Онорина, Анастасия?
— Да, — принимая дар от доброй самаритянки, удрученно пробормотала я.
— Она проводит вас туда, куда вы ехали позавчера.
— Спасибо, Луиза, — искренне поблагодарила незадачливая «княгиня» не к месту прозорливую баронессу, — счастливо оставаться.
Через несколько часов, не попрощавшись с мужчинами, я ехала в попутной карете вместе с милой Онориной навстречу своей незавидной судьбе.
ГЛАВА 19
МАРКИЗА ДЕ БРЕНВИЛЬЕ
— Почему баронесса решила, что ее гостья — не княгиня? — спросила я попутчицу, поглядывая на аккуратные, маленькие домики, медленно проплывающие за окнами экипажа.
— А Ваша Светлость когда-нибудь общались с княгинями? — озорно улыбнулась Онорина. — Простите за дерзость, мадам, но вы — совершенно необыкновенная, не такая, как мы все, будто прибыли из другого мира. Я молода, но господ на своем веку повидала немало. О, как они надменны, как холодны по отношению к слугам, они в упор не замечают нас. Вы добры, от вас, как от маленького солнышка, идет тепло, ваша тактичность распространяется и на прислугу. Вы знаете что-то такое, чего не знаем мы. Или я не права?
— Чувствуется, что вы получили образование, Онорина, — изумляясь наблюдательности домработницы, вздохнула я.
— Да, длительное время я прожила в монастыре, там милостиво приютили безродную сиротинку. Когда же мне исполнилось семнадцать лет, пришлось самой начинать зарабатывать на свой кусок хлеба, — с грустью посетовала девушка.
— Кто ваши родители? — сравнивая жестокий семнадцатый век с не менее жестоким двадцать первым, сочувствующе осведомилась я.
— Не знаю, — повела плечами француженка, — насколько помню себя: всегда была одна.
Бедная девочка! Сколько же ей пришлось пережить!
— Надолго вас отпустили со мной? — искоса поглядывая на страдалицу, спросила я.
— Недели на две-три, — осветилась улыбкой Онорина. — Но я бы осталась с госпожой навсегда.
— Почему? — ахнула я.
— Прекрасная мадам увидела во мне человека, — отчего- то покраснела служанка.
Город возник внезапно. Маленькие, большей частью, одноэтажные дома имели садики, обнесенные невысокими изгородями. То было пристанище простолюдинов, предместье Сен-Дени. Дорога, по которой двигался наш экипаж, проходила в тени деревьев, что делало ее еще уже. Навстречу путешественницам несся аромат сирени в полном цвету, в кустах щелкали соловьи.