Неприкаянная душа
Шрифт:
— Но кто-то недавно признался, что старше Карлоса? Значит, старик ты, а не он, — подколола я высокомерного любовника.
— Сдаюсь, — рассмеялся Страшная Сила и, схватив на руки, увлек меня на давно забытую скрипучую кровать.
Ласковое плотное облако вобрало в себя мое усталое тело, чтобы напоить его силой и блаженством. Перестало существовать все.
К радости моего жениха супруги Ставровы остались ночевать в собственной квартире, где им предстояло провести первую ночь любви. Карлос, в ногах приютив кошку,
А за окном раздавались звуки двадцать первого века, к которым я привыкла, по которым скучала там, в средневековой Франции и античном Риме. Я дома, наконец- то я дома!
ГЛАВА 37
ССОРА
Тесный темный коридор, тягучая серая мгла, тяжелые хлюпающие звуки под ногами женщины в изношенных, грязных одеждах. Безысходность. Тоска. Отчаяние.
— Алиса, спаси меня, — театрально заламывая руки, надрывно рыдает Жанна. — Мне плохо, мне очень плохо.
— Не плачь, сестренка, — медленно тянусь я к ней, — не плачь.
— Я поняла все, дорогая.
— Что? — соленая влага двумя едкими ручьями стекает по моим щекам, обильно орошая разрывающуюся от душевной боли грудь.
— Твоя единственная сестра — стерва.
— Не надо так, — стараясь обнять страдалицу, которая отодвигается от меня по мере моего к ней приближения, слезно прошу я.
— Ты простила женщину, которая всю свою жизнь ненавидела тебя? — синими губами шепчет она.
— Конечно, — трясу головой я. — Конечно.
— О-о-о! — стонет Жанна. — О-о-о! Как больно!
— О-о-о! — рыдаю я, чувствуя, как чьи-то пальцы железной хваткой вонзаются в мои плечи.
— Алиса, проснись! Что с тобой? — врывается в сон смятенный знакомый голос.
— Только ты можешь помочь бедной грешнице, — вздрагивает сестра и втягивается в жуткую черную трубу, из которой нет выхода.
Я открываю глаза. Наверное, еще раннее утро. Мадим с тревогой всматривается в мое заплаканное лицо:
— Плохой сон, любимая? — шепчет он и целует мои руки.
— Да, Жанна в опасности, и только я могу спасти ее.
— Спустишься к ней в Ад? — кривит красивые губы бессердечный дух. — И это после того, как завистница призналась, что всю сознательную жизнь делала красивой сестричке сплошные пакости?
— Кто бы говорил! — волнуюсь я. — А разве не пылкий возлюбленный поспособствовал тому, что мне пришлось скитаться во времени и пространстве? Или ты считаешь, что жительнице цивилизованного третьего тысячелетия, брошенной мужем по милости коварного любовника, было приятно лицезреть острый топор над своей головой в тюремном дворе первого века?
— Во имя любви, — раздраженно поправляет он и пытается завладеть моим непокорным ртом, — во имя любви я сделал то, что сделал.
— Так чем же твоя любовь отличается от ненависти, если она приносит сплошные страдания? —
Повелитель Стихий вздрагивает и потрясенно молчит, а затем кладет на мой взмокший лоб горячую ладонь, и я мгновенно засыпаю.
Иисус, прекрасный и воздушный, появляется из света, мягко льющегося мне в глаза:
— Ты помнишь о нашем разговоре, Алиса? — грустно спрашивает ОН.
— Все, все помню, — заверяю я Спасителя и падаю ниц к ЕГО стопам.
— Встань, — просит Бог и тотчас поднимает меня строгим взглядом.
— Я спасу ее, — обещаю я, обретая твердую почву под ногами, — я обязательно спасу ее.
— Верю тебе, — ласково касается ОН рукой моих волос, — верю тебе.
И медленно исчезает. Последние слова Мессии тонут в сладостной музыке, струящейся из неизвестности.
Я снова открываю глаза. Ярко светит солнышко двадцать первого века. Черные очи могущественного любовника опечаленно впиваются в мои губы.
— Я боюсь потерять тебя, — тяжко вздыхает Страшная Сила и берет в большие ладони мое лицо, — если бы ты только знала, как я боюсь потерять тебя.
В дверь робко постучали. Сияющий Жемчужный притащил двум засоням ароматный кофе с горячими булочками.
— Доброе утро, молодожены, — устанавливая поднос на мои колени, застенчиво произнес Карл Жанович, — супруги Ставровы приглашают нас к себе на обед.
— И когда пришло приглашение? Ночью? — удивилась я.
— Утром. А сейчас — полдень, господа, — засмеялся Карлос. — Кстати, потешному комедианту очень понравилось его отчество, коим он страшно возгордился, так что считает себя теперь сыном Аполлона, бога красоты.
— В приливе счастья плохая тетка забыла о своих племянницах, — приподнимаясь с кровати, покаялась я мужчинам. — Может, стоит пригласить и их?
— Неплохо придумано, — одобрил мою идею домовой, — немедленно звоню Жанниным дочкам.
— Спасибо, — улыбнулась я.
Через сорок минут мы, одетые и причесанные, маячили на пороге бывшей квартиры Трухлявиных, сменивших не только подданство, но и национальность.
— Как же здесь шумно, — натирая виски дешевым одеколоном, пожаловался Фарий. — Всю ночь проворочался с боку на бок. Ваши жуткие машины похожи на больших жирных жуков, которые заглатывают людей, чтобы насытиться, и при этом противно жужжат.
— Хи, хи, хи, — подал голос Алмазов, — ну и дикарь!
— Клянусь Зевсом, я прогоню тебя из своего триклиния! — показал домовому кулак бравый комедиант. — О боги, боги, не помогает мне смердящая жидкость, данная презренным рабом!
— Рабом? — возмутился Аристарх.
Но тут раздался звонок в дверь, и возбужденная толпа племянниц с мужьями и детишками ввалилась в бывшее жилище нынешних новозеландцев. При знакомстве гости галдели так, что Федор Аполлонович вновь схватился за голову и тихо завыл.