Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
Генриетта Павловна поднялась и быстро зашагала к двери.
Таня направилась к своей парте и бросила на нее портфель. Потом она достала зеркальце и стала платком стирать с лица сажу.
В классе все еще удерживалась тишина.
На перемене школа начала гудеть. Шумный беспроволочный телеграф разносил по всем этажам страшную новость: Таня Вьюник подожгла дом.
– Таня?
– Какая Таня?
– Ну, знаете... такая рыжая.
– Зачем она подожгла?
– Из мести.
– И дом сгорел?
–
– Ничего подобного, только два этажа сгорели. Успели потушить.
– Она и школу подожжет! Что ей стоит!
– Она всегда поджигает...
Школьный телеграф не просто повторял новость, он увеличивал ее, раздувал, лепил из нее, как из глины, то, что подсказывало воображение.
– Она одна подожгла?
– Нет. Целая банда поджигателей. А она - главная.
– Они, рыжие, все такие.
– Ребята, по-моему, пахнет горелым. Может быть, она уже подожгла школу?
Первоклассники пробирались на третий этаж, чтобы посмотреть на Таню Вьюник. Они с опаской подкрадывались к двери и заглядывали в щель.
Гудели этажи, лестницы, классы. Гудела учительская.
– Что теперь делать?
– Вызвать родителей. Сообщить в милицию.
– Ее надо исключить из школы. Я буду настаивать.
– Да не могла она поджечь! Что вы!
– Я верю своим ушам.
– А вы не верьте!
– Надо вызвать из отпуска директора.
А Таня как ни в чем не бывало сидела на уроках. Она вела себя так, словно разговоры о пожаре ее вовсе не касались. И ее спокойствие подливало масла в огонь.
Один раз Князев повернулся к ней, посмотрел на нее своими прищуренными глазами и сказал:
– Я не верю. Ты все придумала.
Потом кончились уроки, и она пошла к выходу. Ее никто не вызвал, никто не требовал привести родителей. От нее вообще ничего не требовали.
Таня вышла из дверей школы и вдруг почувствовала, что очутилась в чужом городе. Вокруг стояли незнакомые дома, мимо шли незнакомые люди, мчались автобусы по незнакомым маршрутам. Все здесь было чужим и холодным, и Таня, потерянная, заблудившаяся, стояла посреди тротуара и не знала, куда ей идти. Теплое течение застыло, перестало действовать.
Таня оглянулась. Высокое кирпичное здание школы тоже было незнакомым, чужим. Весь город изменил Тане, и даже этот самый знакомый дом утратил всякую теплоту, стал мрачным. Таня повернулась спиной к школе и зашагала прочь. Ею вдруг овладело тупое безразличие ко всем событиям сегодняшнего дня. Они как бы перестали касаться ее, стали чужими.
Таня вышла к реке. Здесь дул холодный ветер, который пробивал старую куртку и лохматил волосы. Таня прислонилась к перилам и стала смотреть в воду. Вода была грязной, по ней, как маленькие зеленые гондолы, плыли арбузные корки.
"Раньше были лишние люди... Например, Онегин и Печорин, - подумала Таня.
–
Зеленые гондолы уплыли под мост.
По набережной шагал мальчишка в зимнем пальто. Пальто было длинным, купленным на рост. Мальчишка поравнялся с Таней и тоненьким голоском протянул:
– Рыжая!
Тане показалось, что этот голос донесся откуда-то издалека, из родного города. Она улыбнулась этому слову и добродушно ответила:
– А ты серо-буро-малиновый.
От удивления рот у малыша превратился в большое розовое "о". Он быстро зашагал дальше. Из-под длинного пальто блестели новые галоши.
И вдруг она вспомнила о Марише. Она увидела ее большие черные глаза и опаленную прядку волос. Она почувствовала на шее маленькие, крепко обвившие ее руки. Услышала тихое всхлипывание.
Мариша... Мариша...
Это маленькое существо одно в целом свете понимает Таню, понимает правильно, а не шиворот-навыворот, вверх тормашками, как все остальные. И для Мариши она, Таня, не лишний человек. Не Онегин и не Печорин.
Таня вдруг стала узнавать улицы, дома, трамваи. Она шла к Марише.
Она думала, что возле дома до сих пор толпятся зеваки, алеют краснопламенные пожарные машины и жмется к стене маленькая Мариша. Но когда остановилась на углу, улица была пустой. Никакой толпы и никаких пожарных. Таня медленно двинулась к Маришиному дому. Дом мало чем отличался от соседних. Только два окна на втором этаже были забиты фанерой и стена над окнами стала черной от копоти.
Трамвай запел на повороте, и из-под его дуги вылетела веселая фиолетовая искра.
Таня вскочила на подножку трамвая. Она даже не посмотрела, какой это номер, не сообразила, куда он идет. Ей просто захотелось уехать куда-нибудь.
Она ехала до тех пор, пока кондуктор не объявил:
– Следующая - цирк.
Слово "цирк" как бы вернуло Таню к действительности. Она поднялась и пошла к выходу.
Почему-то в ушах у нее зазвучали слова:
"С такими волосами впору идти в цирк... Работать клоуном..."
Таня сошла. Трамвай укатил дальше.
"В цирке так в цирке", - сама себе ответила Таня и повернулась к большому круглому зданию.
"Что мне делать в цирке? Неужели в самом деле переступить порог и сказать: "Возьмите меня на работу рыжим... то есть рыжей. А если у вас рыжих хватает, то все равно возьмите меня кем угодно. Я осталась без места в жизни. Мне нужно хотя бы самое скромное местечко..."
Таня стояла на площади, и перед ней возвышался цирк. Он весь был увешан радужными афишами и плакатами. С них на Таню смотрели улыбающиеся клоуны и свирепые львы.
И тут Таня вспомнила про Риту, про свою веселую подружку, которой живется легко и просто. Может быть, ей живется так потому, что она работает в цирке?