Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
– Что вам надо?
– спросил он ребят.
– Мы ищем человека, - неуверенно сказал Марат.
– У меня не адресный стол!
– сердито отрезал негостеприимный хозяин. Было непонятно, сердится он или скрывает усмешку.
У Василя покраснели уши. И он почти крикнул:
– Его же расстреляли фашисты! Но мы верим, что он жив!
Доктор Стройло продолжал смотреть на ребят выпученными глазами.
– Меня не интересует, во что вы верите. С вашей фантазией во что угодно можно поверить... Боль можете терпеть?
Ребята
– Уколов боитесь?
– Не боимся мы уколов, - сказала Зоя Загородько.
– Пошли, ребята!
Доктор Стройло выкатил глаза на нее и закричал:
– Вытирайте ноги почище! Я полы сам мою!
Это было приглашение войти в дом. Ребята зашаркали ногами на маленьком половичке. И доктор Стройло повел их в дом. Они очутились в небольшой комнате с низким потолком. На окнах, на столе, на тумбочках всюду стояли большие и маленькие аквариумы, в которых плавали удивительные рыбы и рыбешки. Комната была похожа скорее на зоомагазин, чем на комнату, в которой живут люди. Ребята разбрелись и начали было рассматривать рыб, но хозяин сухо скомандовал:
– Садитесь на диван!
Они послушно сели на диван.
– Что за новое поветрие - искать человека?
– спросил доктор Стройло.
– Сколько лет не искали, и вдруг... понадобился человек. Мода такая? Или неловко жить стало без человека?
– Он наш друг, - сказал Марат.
– Ба!
– Доктор заходил по своей маленькой комнате, и от его шагов пол задрожал, а вода в аквариумах слегка заколыхалась.
– Да вас тогда и на свете не было, когда фашисты... расстреляли вашего человека.
– Он наш друг, - упрямо повторил Марат.
– Он нам нужен.
Доктор Стройло подсел к ребятам и, согнувшись почти вдвое, оперся локтями о колени.
– Что вам о нем известно, о человеке-то?
– Он взорвал Новый мост на станции Река. За это его в тот же день расстреляли.
Доктор Стройло поднялся и ушел в другую комнату. И вскоре вернулся с большой конторской книгой.
Он стал листать пожелтевшие страницы, и ребята видели какие-то записи, сделанные размашистым почерком. Потом узловатым пальцем, похожим на ветку с обрубленными сучками, доктор стал водить по странице.
– 24 августа в госпиталь поступил партизан с тремя пулевыми ранениями. Видимо, он... Состояние раненого крайне тяжелое... Как его звали?
– Зимородок, - ответили все трое.
Это имя прозвучало как пароль, потому что в докторе Стройло что-то ожило, посветлело, и в его выпуклых глазах появились какие-то точки, разгорающиеся, как искры. Пароль "Зимородок" открыл забытую дверь в прошлое, и из нее хлынули воспоминания.
Зимородок лежал за станционными путями в овражке. В помятом пиджачке, застегнутом на оставшиеся две пуговицы. И был он какой-то маленький и легкий. Голова упала на плечо. Глаза были закрыты, а нос торчал бугорком. Маленький, острый, похожий на клюв. На щеке запеклась штыковая рана. Одна рука сжала полу пиджака. Другая откинулась ладошкой
На дне оврага стояли двое парней, а третий - на краю оврага наблюдал, не придут ли фашисты.
Парень в кепке, надвинутой на глаза, копал могилу, а его напарник неотрывно смотрел на расстрелянного. И вдруг он сказал:
– Подожди... Он, кажется... дышит.
Стриженый опустился на колени и прильнул ухом к груди Зимородка. Потом поднялся и сказал:
– Бьется! Где-то далеко-далеко бьется!
Парень в кепке отбросил лопату, подошел к нему и опустился на колени.
– Бьется!
– согласился он.
– Здесь земля сырая... от крови.
– Что же будем делать?
Парни молча стояли на коленях и смотрели на незнакомца. Сверху, с края оврага, спросили:
– Закопали?
Ему не ответили.
– Надо отнести его подальше. Он ведь мою мать спас, - сказал парень в кепке.
– И двух моих сестренок расстреляли бы, но он...
Он был жив. Изо рта текла тонкая, высыхающая на ветру струйка крови. Это была живая кровь.
– Его надо переправить к доктору Стройло, - сказал стриженый.
– Надо раздобыть подводу.
Два парня осторожно подняли на руки полуживого Зимородка.
– Закопали?
– спросил сверху стоящий на посту.
– Да он жив!
– наконец ответили ему снизу.
Потом по дороге ехала подвода, груженная прошлогодней соломой. На возу сидел парень в кепке. Лошадь шла ровно, и телега, подпрыгивая по камням, громыхала коваными ободьями.
На переезде через ручей, когда лошадь пила воду, парень в кепке спросил:
– Как ты там? Пить хочешь? Ну, подавай же голос, дружище.
Со стороны казалось, что он говорит сам с собой, потому что вокруг никого не было.
– Может быть, он... кончился?
– сам себя спросил парень и погнал лошадь.
Потом повстречался немецкий патруль. Немец крикнул:
– Хальт! Аусвайс!
Парень полез в карман и протянул немцу аусвайс - пропуск. Немец надел очки. Посмотрел. Вернул пропуск. И вдруг прошил воз дробной автоматной очередью. Возница вскрикнул. Лошадь рванула вправо, воз скатился на обочину и чуть не перевернулся.
Немец стоял на дороге и вытирал очки носовым платком. Очень аккуратный немец: и службу знает, и чистоту любит.
Воз выбрался на дорогу. И снова колеса запрыгали по камням. Уже в лесу, в чащобе, парень в кепке соскользнул с воза и долго прислушивался, что происходит под соломой: попали немецкие пули в раненого или прошли мимо?
– Эй, парень! Ты жив? А? Ну отзовись! Отзовись!
Возница забыл о всякой предосторожности. Он кричал на весь лес. Он требовал, чтобы тот, кого он вез под ворохом соломы, был жив. Он кричал и прислушивался. Он обходил воз со всех сторон и прислушивался. Пока до его слуха не донесся слабый стон.