Непримиримые разногласия
Шрифт:
***
Как только ее спина коснулась дивана, он распахнул халат, задрал футболку и зацепил большими пальцами трусики. За секунду они были сняты и брошены на пол. Она выдернула подол его рубашки из-за пояса и схватилась за пряжку ремня. Он оттолкнул ее неуклюжие руки и поспешно расстегнул пуговицы. Вместе они стянули вниз его джинсы и нижнее белье. Мгновение спустя он уже был внутри нее. Пять, может, десять секунд ни один из них не двигался, даже не дышал: возможно, оба не могли до конца поверить, что достигли этой точки невозврата без поцелуев, ухаживания или прелюдии.
Отголосок скрипучего голоса Кроуфорда вырвал Холли из сна, который был поразительно реалистичным повторением произошедшего недавно, и ее тело отреагировало соответствующим образом: сердце бешено колотилось, она задыхалась, между бедер было влажно и горячо.
«Ты помнишь это так же, как я?» — припомнился ей вопрос Кроуфорда.
Откинув простыню, она встала с кровати и пошла в ванную. Плеснула на лицо холодной воды, но это не смыло воспоминания о том, как Кроуфорд, распластавшись на ней, переводил дыхание. Всего несколько мгновений. Затем он резко поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.
Дрожащими руками Холли закрыла кран и вытерла лицо. Увидев свое отражение в зеркале над раковиной, она поняла, что именно такой он видел ее тогда: волосы разметались по лицу, глаза остекленели и расширились, щеки раскраснелись, губы приоткрыты в недоумении от того, что только что произошло.
Сейчас, как и тогда, ее соски были такими тугими, такими чувствительными, что мурашки побежали от одного касания о мягкую ткань футболки. Если бы тогда Кроуфорд прикоснулся к ним, провел языком, даже просто дыхнул, ее сердце могло бы разорваться от удовольствия.
Но он этого не сделал. Нарушив момент их общего изумления, он выскользнул из нее и поднялся с дивана. Именно тогда Холли поразила чудовищность того, что они сделали. В отчаянии она натянула футболку на бедра, перекатилась на бок и свернулась в клубочек. Но это проявление скромности было излишним, потому что Кроуфорд уже выходил из комнаты.
Из всего, что тогда произошло, больше всего Холли удивляла собственная спонтанность. Она даже на секунду не остановилась, чтобы спросить себя: «Что я делаю?», а просто поддалась вспыхнувшему, словно сухой порох, желанию. Это совсем на нее не похоже. После ухода отца все важные решения за себя и маму пришлось принимать Холли. Она понимала, какая это ответственность, и тщательно взвешивала каждый шаг. С тех пор в ее жизни не было места для спонтанности.
Сейчас, глядя на себя в зеркало, она поняла, что не сожалеет о том кратком безумии с Кроуфордом. Если бы она была сама собой (то есть осторожной и осмотрительной), то пропустила бы те эротические мгновения, что измерялись ритмом их тяжелого дыхания. Она бы не тосковала по необузданной чувственности. Она бы не тосковала сейчас... по нему.
Лучше вспоминать об этом сейчас с легким сожалением, чем вечно сожалеть.
Тем
Приняв душ и одевшись, Холли пошла на кухню и обнаружила, что Мэрилин сидит за обеденным столом, который превратила в свое временное рабочее место. Они поздоровались, а когда Холли спросила, как Мэрилин спала, та захохотала.
— Какой из меня телохранитель. Я отключилась, как свет. Во сколько ты вернулась домой?
— Около половины одиннадцатого. Полицейские проводили меня до двери, а потом остались сторожить, припарковавшись в конце подъездной дорожки.
— Они все еще там. Ты случайно не смотрела новости вчера вечером?
Холли покачала головой.
— Нет.
— У следователей есть еще один человек, представляющий интерес. Его зовут Чак Оттерман.
Холли остановилась, наливая себе чашку кофе.
— Уверена?
— Сегодня утром это снова было в новостях. Мне показалось, что имя знакомо, и знаешь что? — Мэрилин постучала по листу со списком имен. — Он внес пожертвование в твою избирательную компанию.
— Знаю. Я встречалась с ним. — Теперь Холли поняла, почему Кроуфорд спрашивал о Чаке. — Что они говорят о нем?
Мэрилин ввела ее в курс дела и подытожила:
— Честно говоря, я не думаю, что это что-то значит. Он сам пришел в полицию. Виновный человек не стал бы привлекать к себе внимание. И что он может иметь против тебя?
— Ничего, о чем я знаю.
— Думаю, СМИ пронюхали о его побеге из здания суда и раздули из этого целую историю, — Мэрилин указала на стул напротив нее. — Садись. Давай поговорим.
Холли села, и Мэрилин сцепила руки на столе.
— Ты отвергла мою идею использовать техасского рейнджера, чтобы...
— Я не передумаю, Мэрилин. У него и так достаточно забот.
— Холли, он словно парень с плаката.
— В смысле?
— Высокий, поджарый крутой рейнджер. Твое описание «похожий на типичного полицейского» не включало точеный подбородок, скулы и то, что он красавчик.
— Серьезно, Мэрилин, сколько тебе лет?
— Никогда не буду слишком старой, чтобы не заметить. Я погуглила его прошлой ночью. Ты знаешь его историю?
Прежде чем Холли успела ответить, она начала перечислять то, что называла «подвигами Кроуфорда», включая Хэлкона.
— Ты знала, что он практически в одиночку накрыл сеть студий детских порнофильмов, которой руководили проповедник и его жена? У них были клиенты по всему миру. Даже федералы пели Кроуфорду дифирамбы, — она облокотилась на стол. — Он умен и крепкий орешек. Он был чертовски груб со мной, но я прощу ему это, потому что у него есть эта замечательная слабость к своей дочери. Он сражаясь за то, чтобы вернуть себе опеку, когда, — она сделала паузу для драматического эффекта, — обстоятельства вынудили его спасти жизнь судьи, которая вполне могла бы вынести решение против него. — Широко раскинув руки, она воскликнула: — Это Голливуд! Это рыцарство и доблесть. Люди это съедят. Но мы должны правильно им это подать.