Непримкнувший
Шрифт:
Ещё важный эпизод. Когда разгорелись эти прения, Жуков тоже выступил критически. А потом Жуков толкает меня локтем и показывает свою записку Булганину. Дословно она была такая: Николай Александрович, предлагаю на этом обсуждение вопроса закончить. Объявить Хрущеву за нарушение принципа коллективности руководства строгий выговор и пока всё оставить по-старому, а дальше посмотрим.
Корр.: Почему же это важно?
Д. Шепилов: А потому, что потом говорили, будто Жуков Хрущева спас, что он был за Хрущева, но всё было не так.
Когда дело закончилось и я был выведен из состава
Что важно — совершенная неподготовленность всего этого дела. Это им было бы непростительно, если они что-то затевали. Никто не говорил, кто же будет вместо Хрущева. Ни один не высказывался на эту тему. Слухи потом пошли, что предполагали назначить Молотова — может быть, они где-то там об этом и говорили, но никакого предложения… видимо, всё было настолько неподготовлено, что вопроса такого не было. Это просто… знаешь, это был какой-то взрыв. Была ли группа антипартийная — не могу сказать, что нет. Я просто не знаю. Но Хрущев-то это знал; нельзя же быть до такой степени недобросовестным — он знал наши взаимоотношения с Молотовым и другими, мою роль в подготовке XX съезда, в том числе и его доклада.
Корр.: А Вы, выступая против Хрущева, допускали, что уход его мог означать возврат сталинизма?
Д. Шепилов: Никогда. Я даже не думал тогда — и это непростительно, за это мне нужно морду набить — я не думал: а кто же и что будет вместо Никиты? В этом была или наивность, или глупость: ставится вопрос — разобраться в грубых нарушениях коллективности руководства и во всех этих нелепых вещах, которые ведут к катастрофе, — и мне не думать, а кто же будет вместо Никиты? Но я слышал не от одного человека — может, они между собой и говорили, поскольку Булганин вроде бы собирал у себя Совет Министров, — что вообще. не надо иметь больше Генерального секретаря. Мог быть лидером Молотов, но я об этом не слышал.
А то, что будет возврат к сталинизму… здесь Хрущев постарался, чтобы этого не было, он тогда только начал восстановления, вытаскивания дел из архивов, люди стали возвращаться, живые, все рассказывали — в общем, уже к тому моменту все понимали, что прошлое не могло вернуться.
Но — после пленума началась пора репрессий. В какой-то момент уже стало так, что никакой разницы между тем, что делал Сталин и … впрочем, тот убивал, расстреливал и пыткам подвергал, а Хрущев снимал с должностей, порочил. Скажем, так он отправил Байбакова. Обозвал его публично в Колонном зале: это шепиловец активный. И его — в совнархоз.
Корр.: Почему всё же Хрущев больше всего обрушился именно на вас, а не на остальных выступавших на Политбюро и пленуме?
Д. Шепилов: Молотов, Каганович, Ворошилов — это всё-таки старые волки, работали долго при Сталине, они уже покрылись корой бюрократических порядков; я был человек неискушенный — пришел с фронта, привык решать всё независимо, и вот дважды или трижды у меня эмоции сыграли свою злую роль. Про себя я думал о Хрущеве: ведь это же Гришка Распутин. И эта мысль мне не давала покоя: советский Гришка Распутин появился. И вот эта эмоциональная сторона — причина того, что Хрущев сказал: вы мне самый большой урон нанесли. Молотова, Ворошилова и прочих я задвигал, критиковал, а вас-то я выдвигал, вас мы приподнимали, и уж если
Я же получил 16 или 18 раз. Давай считать: лишение звания кандидата в члены Политбюро, исключение из ЦК, снятие с работы, отправка в Киргизию, потом Хрущев дал указание — я уже работал в Киргизии, киргизы относились ко мне изумительно — и Раззаков, первый секретарь, на активе выступил и сказал: я был в Москве, и Москва сделала нам замечание, что киргизская партийная организация заискивает перед Шепиловым (представляешь — целая республиканская партийная организация!), здесь забывают, что Шепилов находится в Киргизии как политический ссыльный.
Корр.: А Вы там были кем?
Д. Шепилов: Директором Института экономики Академии наук. Тогда ещё я был членом партии, я был профессором, я был генералом. Хрущев же следил всё время за мной и мелко мстил. Проходит республиканский съезд — всех директоров пригласили, пригласили и меня. Приезжает инструктор ЦК из Москвы, вызывает меня и говорит: простите, вышла ошибка, случайно, чисто техническая, не имелось в виду вас приглашать на съезд. И у меня отобрали пригласительный билет… После этого — операция, мне уже разрешили остаться в Москве, работаю в Архиве Совмина. Старался ничем не отличаться от других. Приходил вовремя, напряженно работал, подготовил за время работы 68 томов. Это биография Ленина, история СССР, Отечественной войны и так далее. Это за 22 года, что я просидел в архиве; там нигде моей фамилии нет, это документальные издания.
Так вот, пять лет прошло после пленума 1957 года, я безупречно работаю, я международный обозреватель на собраниях, и вот XXII съезд, снова Хрущев — видя, что ничего не получается, дела не идут — снова вытащил вопрос об антипартийной группировке. Звонок Ильичева секретарю парторганизации Абрамову: сегодня у вас партсобрание? Исключите Шепилова из партии. Тот: за что, мы не имеем к Д.Т. никаких претензий, кроме того, он сейчас болен… «Выполняйте указание ЦК». Причем мне даже не сказали, что будет партсобрание, я узнал ночью — приходит одна из сотрудниц и говорит: вас сейчас исключили из партии.
Через какое-то время тот же Ильичев, звонит Скрябину, ученому секретарю Академии наук СССР, и ещё Несмеянову, президенту: у вас общее собрание сейчас? Лишите Шепилова звания члена-корреспондента. (Это всё мне Несмеянов рассказал.) И опять я даже не был поставлен в известность.
И, как у нас тогда полагалось, в обоих случаях всё решалось единогласно.
Потом несколько президентов — сам Несмеянов, Александров — сделали всё, чтоб изменить положение дел.
Накануне последней поездки в Пицунду Хрущев проводил заседание Политбюро, не зная, что это последняя его поездка, и подводил итоги своей деятельности. В том числе — по сельскому хозяйству ещё не решено у нас, но нет у нас арестов; антипартийную группу разгромили, но разгромили вовсе не потому, что они против меня были — а за 37 год, за репрессии, вот за что. Конечно, Шепилова мы (это буквально — Яков Малик сказал мне, зав. Общим отделом ЦК, который был на этом заседании) зря присобачили к этому делу. Шепилов-то не имел никакого отношения к репрессиям. Поэтому я его хочу принять, выслушать и назначить его ректором Академии общественных наук.
Он поостыл и понял, что если уж я готовил решения XX съезда, то… Так или иначе, я был исключен из партии 21 февраля 1962 года, а восстановлен 18 февраля 1976 года КПК при ЦК КПСС. И только 22 марта 1991 года восстановили и в Академии наук СССР.