Непримкнувший
Шрифт:
Во-вторых, с каждой поездкой советский лидер, с его непомерным тщеславием, становился всё более щедрым и расточительным. Китай был братской, народно-демократической страной. И здесь каждый акт доброжелательства должен был дать обильные плоды на благо и нашего государства, и всего содружества социалистических наций. Вдобавок в пору китайской поездки на каждое своё действие (дарственные акты, формулировки подписываемых соглашений и т.д.) мы запрашивали согласие Москвы.
Но дальше начались, и всё множились, поездки по капиталистическим странам Европы, Азии, Африки, Америки. Дарами становились уже не палехские шкатулки и часы, а автомашины, самолеты, сооружаемые госпитали, институты, гостиницы,
Всякие конституционные основы здесь были отброшены: Хрущев сам и по своему усмотрению жаловал зарубежных деятелей подарками вплоть до Звезды Героя Советского Союза.
Но это — в будущем. А в Китае всё ещё носило вполне деловой, разумный и конституционно-безупречный характер.
Шли последние приемы. Один из них устроил наш посол П.Ф. Юдин. На приём явились все китайские лидеры во главе с Мао Цзэдуном. Разгоряченный Хрущев выступал с прочувствованной речью и темпераментными тостами. Умно, тонко и корректно отвечал ему Чжоу Эньлай. Как всегда с монументальным бесстрастием держался Мао.
Всё казалось прекрасным. И мы были счастливы сознанием выполненной миссии и уверенностью, что сделан ещё один очень крупный шаг к установлению братской дружбы между двумя великими народами. Теперь перспективы мирового развития яснее ясного: идеям социализма обеспечена победа на всём земном шаре.
Но, может быть, именно в эту пору сооружался ящик Пандоры, из которого затем повыползали змеи-несчастья. Они отравили отношения между двумя великими государствами, поставили человечество перед зловещей перспективой новых кровавых междоусобиц.
Что же тогда произошло? Формально ничего. И всё же случилось нечто важное.
Помимо официальных переговоров в эти дни состоялась доверительная встреча Хрущева с Мао Цзэдуном. Я там не присутствовал. Хрущев рассказал нам о ней кратко. Но позже Юдин, который был на этой важной встрече, рассказал мне её содержание подробно.
Мао Цзэдун обратился к советскому правительству в лице Хрущева с двумя просьбами.
1. Раскрыть Китаю секрет атомной бомбы и помочь поставить в КНР производство атомных бомб.
2. Построить Китаю подводный флот, способный обеспечивать государственные интересы КНР перед лицом американского империализма.
Хрущев отклонил обе просьбы.
Что касается атомной бомбы, то он мотивировал это тем, что, если мы дадим бомбу китайцам, американцы дадут свою атомную бомбу западным немцам. Мао отвечал на это, что уже сейчас положение в двух мировых лагерях в этом вопросе неравное. Атомную бомбу имеют не только Соединенные Штаты, но и Англия. Её делает или уже сделала Франция. К тому же все понимают, что в лабораторных тайниках все составные части атомной бомбы готовы и у западных немцев и у японцев, имеющих высокоразвитые промышленные системы. В социалистическом же лагере атомная бомба только у Советского Союза.
Хрущев отшучивался:
— А разве этого мало, что мы имеем атомную бомбу? Мы же и вас прикрываем. В случае чего мы за вас удар нанесем.
Что касается подводного флота, то Хрущев говорил что-то не совсем ясное. То он поучал, что-де «вам сейчас другими делами надо заниматься». То опять-таки пытался отшучиваться. То ссылался на то, что «тут у нас подводный флот сильный, зачем его вам?» То вдруг предложил:
— А может быть, нам иметь совместный подводный флот?
— Зачем совместный? — возражал Мао. — Ведь это очень неясно и неопределенно. Мы просим вас построить для нас подводный флот. Мы полностью оплатим вам
Так или иначе, Мао Цзэдун не получил положительного ответа на свои предложения. Но дело здесь не только и не столько в фактическом отказе. Дело и в той форме, в какой это было сделано.
Хрущев — человек неуёмных страстей. Он и в государственных делах, и в дипломатии нередко проявлял «ндравы» российского купчика. Когда ему чем-нибудь приглянулся иностранный лидер либо он хотел в чем-то и как-то обаять такого человека или доказать своим соратникам и всем прочим, что «Хрущев добьется своего», «Хрущев всё может», — щедрости Хрущева не было конца. Он засыпал своего партнера вниманием и подарками, публично тянулся к нему с объятиями и поцелуями. Он тут же сгоряча мог сказать, что такой-то государственный договор или такие-то акции, неугодные его партнеру, будут отменены или изменены. В период такого увлечения Хрущев шумно доказывал нам, что такой-то американский или французский деятель — «хороший мужик», «замечательный парень», что «тут всё Сталин напортил». А вот теперь вы увидите, он, Хрущев, всё исправит.
Но стоило такому партнеру устоять против хрущевских обольщений и выпустить коготки, как Хрущев моментально ощеривался, и «хороший мужик» и «замечательный парень» сразу превращались в «тертого калача» и «заядлого империалиста».
Нечто подобное произошло и с Мао Цзэдуном. Понимая, что такое Китай, Хрущев готов был сделать всё, чтобы очистить советско-китайские отношения от всяких нежелательных наслоений. И он сделал в этом направлении много правильного и хорошего.
Но Мао Цзэдун, как лидер правящей партии и великого государства, был озабочен своими планами, имел свои нерешенные задачи. И он ставил вопросы, вытекающие из необходимости осуществления таких планов, решения таких задач. Хрущеву нужно было обсуждать эти вопросы, зарезервировать право обдумать их. Даже высказать соображения о том, какие серьезные трудности могут встать на пути их реализации. Но действовать мудро, неторопливо, тактично, доказательно, когда речь шла о таких кардинальных вопросах, поставленных Мао, чтобы исключить зарождение в среде китайских руководителей всяческих подозрений в нашей непоколебимой искренности и братской доброжелательности.
Хрущев же всегда оставался человеком импульсивным и необузданным. Он расточал свои щедроты, объятия, дары, делая всё, что, по его мнению, было полезно для укрепления китайско-советских отношений. Но как только Мао Цзэдун поставил вопросы, которые с китайской точки зрения должны были действовать на благо тех же советско-китайских отношений и всего социалистического содружества, но которые a priori показались Хрущеву сомнительными — он моментально перешел на менторский тон, начал горячиться, поучать китайцев и прописывать им рецепты.
Но китайцы — народ с высоким чувством национальной гордости и национального достоинства. Они только что успешно завершили многолетнюю великую освободительную войну и великую революцию. И они вовсе не собирались становиться бедными родственниками у богатого благодетеля. Любые отношения они могли устанавливать только как равный с равным. Они требовали к себе уважительного отношения и полного доверия.
В тоне отказа Хрущева Мао Цзэдун, видимо, почувствовал недоверие и элементы пренебрежения к себе и к Китаю. Последующий ход событий показал, что к этому у Мао были известные основания. То, что китайцы почувствовали в октябрьские дни 1954 года, как не проклюнувшееся зернышко, дальше, в результате невоздержанности и грубости Хрущева, проросло, а затем принесло ядовитые плоды.