Непрочитанные письма
Шрифт:
А он говорил:
— В штанах глядел? В штанах погляди хорошенько, вдруг и найдешь чего...
Женщина прыснула, и слесарь сказал ей:
— Дура. Буровой насос, что ли, никогда не видала? Пневмокомпенсатор не видала, что ли, как он выглядит? Штаны, самые что ни на есть штаны. А ты уж, поди, такого себе навоображала... Дура.
Женщина причитала:
— Они все берут и берут, третью машину затарили. Я им кричу: «Что же вы делаете? База вам здесь разве? Вы же под паводок нас без цемента оставите!..»
А он говорил:
— И оставят. Как пить дать оставят. Но им сейчас надо, а нам когда
Это и был Казачков.
Было ему за пятьдесят, и всего, что не в любой жизни бывает, ему довелось хлебнуть вдосталь: в шестнадцать лет — курсант авиационного училища, в семнадцать — небо войны, в неполные восемнадцать — салют Победы, еще шестнадцать лет в армии, а в тридцать четыре — бывший старлей без определенных занятий. После увольнения в запас приехал погостить к сестрам в Татарию, и там-то, под Лениногорском, вышел на свою первую буровую вахту: помбур, бурильщик, буровой мастер, начальник смены. После — Варь-Еган, и все сначала...
Мне он сказал:
— Иной думает: я же нефть стране даю! Все остальное — побоку! А на самом деле-то оно как? Мы нефть не даем. Мы ее берем. Так уж хотя бы аккуратнее брать надо. А то бывает, как в летнем лесу: кто-то прошел впереди тебя, как слон, — сто ягод съел, тыщу вытоптал...
Вахта продолжала спуск колонны, и, хотя прошло уже порядочно времени, ритм работы не изменился, только чаще прикладывались мужики к носику громадного чайника, по-хозяйски расположившегося на верстаке. Бурильщик жестом подозвал Казачкова, о чем-то они озабоченно толковали, беспокойно поглядывая на стеллажи.
Вернувшись в балок, Казачков подсел к столу, водрузил на нос очки и, шевеля губами, сверяясь с колонками цифр на тетрадном листке, принялся греметь конторскими счетами. Мальчишечка, сладко дремавший под завывающий грохот транзисторного приемника и кассетного магнитофона, немедленно проснулся, нащупал перед собой плоскую коробку электронной шпаргалки и сказал:
— Давайте я, Петр Григорьевич. Так же быстрее. Зачем вам с дедовскими костяшками мучиться?
Но тот, отодвинув счеты, сказал:
— Придется трубовоз заказывать.
— А что случилось?
— Труб у нас под колонну сколько завезли? Двести тридцать четыре штуки. А забой? Две тыщи триста тридцать три метра. Мы ж с тобой считали, что коль скоро трубы бывают обычно чуть поболее десяти метров, то нам хватит. Должно хватить. А сейчас мне бурильщик сказал, что четыре трубки оказались бракованными, пришлось их выбросить. Уже наше дело швах, а спустили только половину. Мало ли какие сюрпризы ждут нас в оставшейся партии?
И принялся вызывать диспетчера базы.
Диспетчер откликнулся сразу, но, едва речь зашла о трубовозе, мигом поскучнел, стал объяснять что-то многословно и путано, и Казачков не выдержал:
— Так ведь работа всей бригады под угрозой, не понимаешь, да? Вся скважина!
— Да я понимаю...
— Раз понимаешь — действуй. В объединение мне звонить, что ли? В главк? Или сразу в министерство? — Повесил трубку, усмехнулся. — А что? Могу и в министерство. У меня ж там министр, можно сказать, знакомый. Но это опять директора объединения подведу...
— Как это
— Да так. Был тут на Варь-Егане министр, приезжал в нашу бригаду. Меня, правда, на буровой не было, я в Таганрог ездил в командировку на трубный завод, глядел, как они нам брак гонят со скоростью семьдесят два километра в час, ага... Приехал, значит, министр, а мы в тот год почти сорок пять тысяч набурили... На Варь-Егане это много. Это как самотлорских девяносто тысяч. Точно! Есть даже коэффициент специальный — варьеганский метр приравнивать к самотлорским двум. При подведении итогов соревнования. Кстати, об итогах. За тот год нам хорошее место вывели, ну а там из положения следует: деньгами — пять тысяч на бригаду, машину УАЗ и еще культбудку таллинского производства. Я и спрашиваю в управлении: где наш УАЗ? где культбудка? Говорят: послали бумаги в объединение. Я в объединение. Говорят: послали в главк. В общем, послали подалее... Но это так, к слову. Метры и впрямь здесь иные, нежели на Самотлоре. Видите, конструкция скважины какая?
— Кондуктор, промежуточная колонна... — сказал я, поглядев на геолого-технический наряд.
— Ага, промежуточная! Нам же сеноман перекрывать надо.
— Да там тоже с сеноманом шутки плохи, — вспомнил я вновь опасения Гечя и озерный куст китаевской бригады. — Особенно над куполом.
— А тут везде! Везде, понимаете? Оно хорошо, конечно, что запасы газа здесь промышленные, тоже в дело пойдут, но с бурением сколько сейчас мороки... И кондуктор... Тоже, между прочим, подарок... Двенадцать дюймов, вроде бы ничего особенного. Так?
— Пожалуй.
— Но скважина у нас наклонная? Наклонная. Для набора кривизны нужна специальная компоновка. А она имеется только в расчете на девять дюймов! Вот и выкручивайся: сначала буришь девятидюймовой компоновкой, потом расширяешь ствол вращением ротора... Технология пещерная, а что делать? Да-а... Про министра-то я совсем забыл. В общем, так. Побывал он у нас, а после в Вартовске совещание. Выступает директор объединения: так и так, на Варь-Егане геология сложная, бурить там по сорок тысяч метров на бригаду нельзя. А министр ему: то есть как это нельзя! Да я сам был в бригаде на Варь-Егане, которая не сорок, а сорок пять тысяч пробурила! Бригада Казачкова! Вот так, товарищ генеральный директор, нечего нам тут очки втирать... Ну, а директор потом говорил мне: «Подвел ты меня, Петр Григорьевич, ох подвел. Перед самим министром подвел...»
— Бывает, — согласился я. — А бывает, что и погода подводит. Особенно когда очень хорошая.
— Как это? — полюбопытствовал Казачков.
— Да приехал один, как это принято говорить, большой человек на далекий остров. Приехал осенью. А осень, надо вам сказать, Петр Григорьевич, всегда была на том далеком острове самым лучшим временем года. Даже не вся осень, а один-единственный месяц в году. В остальные там — и метели, и ливни, и туманы, и морозы, и черт-те что. А в этот месяц — ну просто сказочная погода. И природа все свои прелести к этой поре раскрывает... Ну, а большой человек как подгадал — в тот самый месяц и прилетел. Поглядел он на эту погоду и на эту природу и вдруг возмутился: «Да вы же на курорте живете! Какие тут вам еще нужны надбавки!» И северные надбавки срезали.