Непрочитанные письма
Шрифт:
— Забой проектный?
— Сейчас геофизики глубину отобьют, проверим. Должно быть все в норме...
— До пятидесяти тысяч тебе сколько осталось?
— Семьсот шестьдесят метров. Ну, их-то уже на следующей скважине добирать будем... Хорошо хоть передвижка короткая, пятиметровая...
Справа от непривычно пустых стеллажей, в туманном дыме выхлопных труб прорастали из снега неуклюжие стальные цветы фонтанной арматуры, опознавательные знаки пробуренных скважин — восемь через пять метров, потом через пятьдесят еще восемь...
— Да что там пятьдесят тысяч, — сказал Казачков. — Если бы все шло складно, больше бы взяли... Мы в этом году
— А резервных станков не было? — поинтересовался я.
— Отчего же не было? Были. Только по ту сторону Агана. А мост через Аган лишь в августе наладили.
— Так его куда раньше должны были сдать, — сказал Абрамович. — В расчете на то мы и готовили станки за Аганом.
— Должны были! — хмыкнул Казачков. — Бетонку до Вартовска еще когда должны были!.. Я только приехал сюда, а про то уже говорили. И по сию пору до ума не довели.
— Послушай, Петр Григорьевич, — сказал Абрамович, — вот что я хочу у тебя спросить... Твои что — здесь и живут?
— Давно уже, — ответил Казачков. — И не только жилье у нас есть. Красный уголок оборудовали. Телевизор. Бильярд. Кино вот еще наладим...
— Совсем ты решил отделиться!..
— Ну да. Мне б еще трубную базу. Мехмастерские. Ну и химзаводик какой-никакой, махонький. Чтоб ни от кого не зависеть. Ни от милостей природы, ни от немилостей снабженцев. Только это, Валерий Вацлавович, тоже глупо. А ежели по уму — то чтоб каждый свое дело делал и чтоб другого не подводил. Но такое когда еще будет...
Сухое дерево горит быстро, и, когда добежали люди из самых дальних домов крохотного поселка, все, в общем, было уже кончено. К утру на месте общежития оставалась лишь слабо присыпанная снегом остывшая груда обгорелых балок и исковерканного металла. Странное дело — то, что не бросалось в глаза за порогом жилья: спрятанная в углах и нишах оснастка отопительной системы, всегда прикрытые торопливо сброшенной с плеч одеждой кровати — здесь, на пожарище, выбивалось на первый план. Отовсюду торчали острые ребра радиаторов, жутковатые каркасы коек, причудливо изогнутые трубы водяного отопления, поднимались на стояках скособоченные умывальные раковины, похожие на замарашек, расправивших передники и застывших в нелепом поклоне, валялись почерневшие тазы и закопченные ведра, обгоревшие ящики самодельных холодильников, раскачивалась на ветру распущенная спираль электроплитки. Дух человеческого жилья исчез, растворился, и рассеялись в воздухе непрочитанные слова из писем, оставшихся невостребованными на конторке в прихожей. Уцелевшие вещи, сваленные грудой неподалеку, перетаскивали в соседнее общежитие, там спешно оборудовали под жилье кухни, душевые, чуланы. Таня деловито сновала с каким-то списком. Над одним из углов сгоревшего дома еще струился дым — так мне показалось сначала. Я подошел ближе и увидел, что из перекрытой трубы отопления сочится горячая вода и поднимается пар, похожий на легкое дымное облако, которое рассеивалось, взметнувшись на высоту человеческого роста...
Когда я вернулся на 7-й куст, то первым заметил Казачкова, который шагал по колено в снегу впереди бульдозера, тащившего какой-то наспех сколоченный плот.
— Это основание под балок, — пояснил мне Казачков. — Посуше чтоб было. — И крикнул бульдозеристу: — Стоп! Здесь мы его и поставим. Вон и река, если на спиннинг — так
На буровой было непривычно тихо.
— С заливкой к семи утра управились. Если б еще каротажники не тянули резину...
Казачков нетерпеливо ждал геофизиков — предстоял окончательный каротаж, последний цикл испытаний нефтегазовой эксплуатационной скважины. Он не спал всю ночь, но был старательно выбрит — позволил себе сделать вид хорошо отдохнувшего человека.
— Про причину пожара что говорят в поселке? — спросил он.
— Проводка не выдержала.
— Еще бы. Они ж так рассчитали, чтоб в комнате одна сорокаваттная лампочка горела. Чтоб человек с работы приходил, как в берлогу. Ни почитать, ни музыку послушать, ни, черт возьми, чай вскипятить. Ладно. Хорошо хоть, все целы. А барахло — дело наживное. Ладно. Мы теперь здесь будем жить. И времени у ребят поболее станет. А что? На дорогу не тратить, на готовку не тратить — котлобак у нас свой...
Послышался нарастающий гул автомобильного двигателя. Казачков с надеждой поглядел на дорогу. Но машина вскоре утихла, прошла стороной, за лесом.
— Видать, не соврала разведка, — вздохнул Казачков. — Донесли мне, что над партией геофизиков, которая к нам направлена, их главный резинщик поставлен, он с каротажами никогда в срок не укладывается. Значит, еще на пару суток надо себя настроить, это самый что ни на есть минимум. Так и быть, на пенсию выйду — отосплюсь. Или в отпуске. Хотя нет — отпуск я с сынами планирую провести... Николай приезжал недавно, и тут, как на грех, ну просто невозможные обстоятельства. Колонну спускали — это же неотлучно здесь быть надо, труд всей бригады, можно сказать, итожится. А после сразу — на новой скважине набор кривизны. Тоже, скажу вам, замятие... В общем, ни встретить, ни проводить сына я так и не сумел.
— Так сейчас у вас опять «невозможные обстоятельства» — колонну только что спустили, набор кривизны предстоит...
— Да всегда они невозможные, — вздохнул Казачков. — Но работать все равно надо.
— Эх, Петр Григорьевич, Петр Григорьевич!.. Если бы все были такие, как ты, — серьезно произнес Абрамович.
— Зачем же все? — возразил Казачков. — Никто не захочет. И правильно, что не захочет. Не надо, чтоб все, как один. Вон Черемнов. На кого он похож? На себя. Парнишка еще, а какой молодец. Мысль у него взрослая, вот тут какое дело, Валерий Вацлавович.
Абрамович поднялся.
— За чай спасибо. Поехали!
Спустившись с бетонной трассы, мы двинулись по укатанной лежневой дороге. Лес то подступал, то отдалялся, и на возникающих справа снежных пустошах отчетливо пропечатывались очертания стальных северных клумб — строгие ряды замысловатых цветов фонтанной арматуры над завершенными скважинами. Казачков поглядывал на них и негромко бормотал:
— Седьмой куст... Пятый... Восьмой... Семнадцать скважин в батарее... Двенадцать... Снова семнадцать... Все эти кусты мои ребята бурили...
Слова звучали буднично, и была в них усталость, но было в них и то, что составляло смысл и достоинство прожитых здесь лет, — сознание выполненного долга и щемящее чувство соединенности с другими людьми.
Абрамович украдкой коснулся его плеча, как повзрослевший сын, который боится, что его нежность к отцу покажется сентиментальной.
— Должно быть, с лета к новому начальнику привыкать начнем, — вдруг сказал Казачков.
— Почему? — встрепенулся Абрамович.
— При этом сколько выбросов было?