Непрочитанные страницы
Шрифт:
— А вот и Мария Александровна Мишурова, познакомьтесь, пожалуйста...
Я не мог себе представить, что еще тут же встречу и Мишурову, и потому несколько растерялся, услышав ее фамилию. Знакомясь, я пробормотал что-то полагающееся в таких случаях, а спустя некоторое время все-таки попросил Мишурову рассказать, каким образом ей удалось сохранить рукописи.
— В августе тысяча девятьсот сорок второго года,— начала свой рассказ Мария Александровна,— когда гитлеровцы подходили к Краснодару, Александр Николаевич вылетел в Москву. Зная, что я не могу эвакуироваться из-за тяжелой
Чемоданы с рукописями я зарыла в сарае. Почва в городе очень влажная, и я асе время тревожилась, как бы рукописи не испортились. Несколько раз я порывалась проникнуть в сарай и выкопать чемоданы, но сделать это было не легко — дом наш был занят гитлеровцами, которые следили за каждым нашим шагом. Попытаться выкопать чемоданы можно было только ночью, да и то с огромным риском — хранение каких бы то ни было рукописей каралось расстрелом. Темной осенней ночью я принялась выкапывать чемоданы. В это время к сараю подошли фашисты. Услышав немецкую речь, я замерла. Стоило им меня заметить, как я немедленно попала бы в гестапо. Прошло несколько томительных минут, показавшихся мне вечностью. Наконец воцарилась тишина. Я быстро выкопала чемоданы и осторожно перенесла их в квартиру.
Вскоре оккупанты выгнали нас из дома, и мы вынуждены были перебраться на другую квартиру. Конечно, вещи пришлось переносить на себе. Я несла один из чемоданов, рядом со мной шла моя маленькая дочь. На одном из перекрестков нас неожиданно остановил полицай:
«Покажи, что несешь в чемодане!» — потребовал он.
Я попала в критическое положение. Но тут из беды, сама того не сознавая, меня выручила дочь. Она держала небольшой сверток с сахаром, который я с огромным трудом достала для нее. Девочка протянула немцу свою драгоценную ношу. Полицай взял сахар и разрешил нам идти.
Оккупанты часто производили повальные обыски в поисках оружия и листовок. Пришли они и к нам. Я уже боялась зарывать чемоданы в землю и рассовала рукописи под подушки и в тюфяк, на котором лежала больная мать. Мы упросили гитлеровцев не тревожить больную, и они ограничились поверхностным осмотром квартиры и кровати, так и не обнаружив рукописей. После ухода фашистов я вновь спрятала рукописи в чемоданы.
Незадолго перед бегством из Краснодара фашисты подожгли соседний дом, подозревая, что в нем живет семья партизана. Тушить огонь они не разрешали. Загорелся и наш дом. Мы стали вытаскивать самые необходимые вещи. Я вновь перетащила чемоданы в подвал, завалив их всякой домашней рухлядью.
В день ухода из Краснодара гитлеровцы рыскали по домам в поисках чемоданов, чтобы увезти в них награбленное имущество.
Кто-то донес, что у нас есть чемоданы. Фашисты извлекли их и выбросили все бумаги на пол. Один из гитлеровцев уже ткнул в них зажженную спичку. Но тут прибежала я и бросилась подбирать листы. В этот момент на улицах послышалась ружейная стрельба — воины Советской Армии ворвались в город. Фашисты в панике выбежали из подвала. Драгоценные для меня рукописи были спасены и через некоторое время вручены Александру Николаевичу Степанову.
СТРОКИ БОРЬБЫ
...Царь
Мертвым — свободу! Живых — под арест!..
Эти две строки я услышал еще в детстве и запомнил на всю жизнь. Они передавались изустно, они стали народными, вошли в наше сознание, в наше сердце.
Но, как часто бывает, я не знал, кто автор этих строк.
Недавно я познакомился с ним. Павлу Александровичу Арскому — старейшему советскому поэту, одному из первых рабочих поэтов «Правды», участнику трех революций и штурма Зимнего дворца — исполнилось семьдесят пять лет. В приветственной телеграмме, посланной юбиляру, Николай Тихонов почтительно назвал его «запевалой пролетарской поэзии».
Вот он сидит передо мной — старый моряк, поэт, коммунист. У него бледное лицо и светлые задумчивые глаза. Он опирается на массивную палку и неторопливо рассказывает историю двух строк, ставших знаменитыми...
— В тысяча девятьсот пятом году служил я матросом на военном корабле «Сестрица» в Севастополе. Однажды боцман нашел под моей койкой прокламацию. Я знал, что мне грозит арест. Решил бежать, но на следующий день я и два других матроса были арестованы и преданы военно-полевому суду.
Приговорили нас к тюремному заключению на разные сроки. Спустя некоторое время нам удалось бежать. Я направился в Полтаву, где жили мои родители. Жил нелегально по подложному паспорту на имя Сидорова. Вскоре был издан царский манифест. В городе возникла демонстрация. Мы пошли к тюрьме освобождать политических заключенных. Внезапно появилась полиция, налетели казаки, жандармы. Они стали разгонять и избивать демонстрантов. Я пытался скрыться и уже перелез через какой-то забор, как вдруг — удар плетью па спине, и чьи-то сильные, цепкие руки схватили меня.
Тюрьма. Допрос. Провел я в заключении две недели и был отпущен «за отсутствием состава преступления».
Сидел я в камере и все думал: как же это так — манифест и — разгон демонстрантов, тюрьма?.. Сам не знаю почему, но рука потянулась к перу и бумаге. Правда, я и раньше писал стихи, но больше о любви, о луне, о цветах...
Но в тюрьме было не до стихов о луне. Там родилось вчерне стихотворение, которое я назвал «Красное знамя». В нем-то и есть две запомнившиеся вам строчки... Отделал я стихотворение уже дома, возвратясь из тюрьмы... А знакомые студенты опубликовали его в листовке...
Это было мое первое напечатанное произведение.
В то время в Полтаве жил Владимир Галактионович Короленко. Я пришел к нему, показал стихотворение, он похвалил его,
«Вам надо больше, упорнее работать над стихами... Пишите о тяжелой доле трудового народа... Зовите его к борьбе за свободу, за счастье!..» — напутствовал меня Владимир Галактионович.
...Минуло почти шесть десятилетий с той поры, как появилось первое печатное произведение Павла Арского. Но старый поэт — автор многих сборников стихов, рассказов и пьес — не сложил оружия, с которым прошел сквозь бури и грозы трех революций. Я смотрю на Павла Александровича, и мне кажется, что годы словно бы пронеслись мимо и не коснулись его — так много в нем энергии, жажды деятельности, внутреннего запала, который отличает бойцов ленинской гвардии.