Непростые смертные
Шрифт:
Хало, о котором Ибор, конечно, и не заикнулся, чутко насторожился подле коня.
– А это всего лишь Хало, – небрежно протянул Ибор, – всегда первый у походного котла, чтоб когда в бой идти, был предлог в кустах отсидеться…
– Ну, Ибор… – процедил Хало, неразличимо расстоянием.
Девчонка неубеждённо мазнула взглядом, но смешалась и отвернулась, чтоб подружек не смешить.
*
Застолье. За длинным, ещё нарядным столом сидят мужчины, молодёжь подоспевает с игрища. Молодые парни садятся на положенные места: Хайк, Хизмут и Ивар, девки присоединяются к хозяйственным
Хайк и Хизмут у себя дома, двое мужающих тёмных. Хозяин дома – их отец, Хало. Ивар – откуп за долг, Ивар – сын Ибора, задолжавшего Хало и додразнившего Хало до крайности, Ибора, позабывшего, что должен, и за это расставшегося с первенцем и единственным сыном.
Ибор украдкой смотрит на Ивара, чтобы не привлекать внимания Хало. Тёмный пока вроде бы не замечает.
У Хайка и Хизмута есть всё: рост, стать, сила. Нет только Иваровых льняных с позолотой кудрей, васильковых глаз и губ, к которым девки сами льнут, без приглашений, что на игрищах, где чуть менее пристально смотрят тётки и чуть большее позволяется, особенно обидно.
– Отец, – зовёт Хизмут с недобрым огоньком в тёмных глазах, – пусть Ивар для нас пляшет.
Одна лишь чарка выпита, никого ещё кроме девок плясать не тянет, да и те разумеют, что перед сегодняшними гостями лишний раз не стоит хвостом крутить, свезут от дома, Хало ещё не распалился, не взялся как обычно по пьяному делу вспоминать Ибору былое… но ему не хочется отказывать сыну, и его глаза сверкают так же недобро.
– Пляши, Ивар.
– Да, господин Хало, – кротко ответил парень, поднимаясь.
Униженный Ибор опустил глаза на быстро состарившемся лице.
Ивар позволил себе только глянуть на тихо играющих музыкантов, не произнёс замечания, опустил голову, веселя Хайка и Хизмута своим унижением… оглушительно хлопнул ладонями, развёл руки и пошёл в полукруг, печатая с перескоком шаг, открыв грудь, будто напрашиваясь на выстрел в сердце.
Ибор сник ещё глубже. На молодом гладком лице Ивара над закрытыми глазами изломились с мукой чувства русые брови. Музыка наконец опомнилась. Ивар даже посмотрел на музыкантов удивлённо, но обязан он был не им. На место перед столом вышел Кирыч, не безусый юнец, а матёрый наследник тьмы. Ивар подумал, что ему опостылело зрелище бескрайнего унижения. Ивар не запахнул на груди руки. Вот он я, бей.
Кирыч звучно хлопнул ладонями и развёл зеркально руками, с гибкостью молодого закручивая второе крыло танца. Закружили соколом и коршуном. Девки замерли в дверях, распахнув леденцовые губки и блестя влажными глазами. Для них это уже не было унижение. Высокие мужчины красиво шли, обводя круг, в который бы впорхнуть лёгким ярким пташкам. Сокол первым спикировал вприсядку, коршун поддержал. Соединились кончиками крыльев, один крутанёт, другой в воздухе каблуками стукнет, и так без остановок. Тут уж девки одумались в круг лезть, только и моргать перестали. Чтоб дух перевести в другую сторону пошли, левую руку за затылок заломив и горло выставляя. Ладно, Ивар – его смерть – его избавление, а больше не нужна никому, но ведь и Кирыч туда же! А его враги со скамьи хлопают.
– Хорош-хорош! – выпрямился Хало, громко хлопая. Кирыча оскорблять не смел, а если один хорош, то и другой на пару. Кирыч однако ж
Ивар признательно пожал тёмному руку. Ибор, которого он более не имел права звать отцом, наказывал близко к Кирычу не подходить. Тёмный, светлый – для Ивара уже было безразлично.
*
Ещё были пьяными, и Ибор ещё хватал невменяемого Хало руками, уговаривая взять его самого вместо сына.
– Сдался ты мне, старая немощь! – беленел Хало, отмахиваясь. Кирыч и Винсент прошли на пару, аккуратно подвинув хозяина с пути. – Доброй ночи, – почтительно пробормотал Хало, узнавая старших.
Двое подтянутых мужчин не обнаруживали следов хмеля и сорвались в ночь без поддержки сопровождения.
Ивар выглянул на отца из-за занавеси и спрятал лицо. Лучше им друг друга больше не видеть. В темноте коридора наткнулся на девицу. Девка хихикнула, мазнула влажно по губам и сбежала. Ивар ощупью пошёл в свою камору.
Худой топчан на полу да грубый холщовый покров. Нечего и говорить, что дома было по-другому. Душно в каморе и тесно, окон нет, задумана комнатёнка не для людей, а коньей сбруи, до сих пор в углу друг на друге сёдла громоздятся. Ивар своё под голову подстроил, от прежней жизни доставшееся, Хайку и Хизмуту не приглянулось, Ивар даже несколько обиделся, зная, что тёмные что до лошадей большие умельцы – что ж, плохое ему батька седло подарил? Потом Ивар разобрался, что в этой семье предпочитали вещи погрубей, те, что сносу не знают, а каждый мужчина здесь мог сам из чего под руку подвернётся седло себе справить, а то и без седла обойтись. Поэтому осмотрели Хайк с Хизмутом его седло, повертели, подумали, что сами так мельчить стежок бы не стали, да кожу б взяли подублёней, да вернули хозяину.
Не были Хайк и Хизмут особо уж злобными. Странно им было, оттого что взял отец в дом чужого сына, и не слугой, и не равным, а манеры господские, к тому же сын единственный, залюбленный, балованный. Не знали Хайк и Хизмут Иваровой жизни, не носились вокруг них слуги всем двором, не задаривал их отец, предпочитая баловать двух младших дочерей, а первая жена Хало умерла, рожая Хизмута, так что с материнской любовью им тоже не свезло. Мачеха не считала себя обязанной со старшими детьми мужа заговаривать, ни указаний им не давала, ни единого раза по голове не погладила, хотя была в доме с тех пор как Хайк едва на ноги сумел встать, а Хизмута кормилица выхаживала. Вот так, никого ближе кормилицы и разъезжающего по походам отца у братьев не было. А потом кормилица померла, и братья успели размочить счёт боевых походов, увязавшись от нечего делать с отцом. Был Ивар в сравнении с ними сопляк, но держался так, будто это они несмышлёныши.
– Когда женишь меня? – спрашивал в это время Хайк у размягчённого горючим отца.
Хало не мог до конца успокоиться после эмоциональной перепалки с Ибором, которая и радовала его и в то же время оставляла гадкое послевкусие. Тёмный чувствовал, что пить ещё ему не след, а удовлетворительной замены не находил. Поморщившись, глотнул студёной водицы. Ничего вроде…
– А что, полюбилась какая-то? – наконец заинтересовался он словами сына.
– Всё равно. Лишь бы молодая и здоровая.