Неравная игра

Пирсон Кит А.

Он кивает.

— И на тот случай, если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, что ты мне лжешь, тебе стоит вспомнить одно решающее обстоятельство.

— Что за обстоятельство? — осторожно спрашивает старик.

— Для всего мира Эрик Бертлз мертв. И если сегодня ночью ты окочуришься по-настоящему, никто ничего не заметит.

Эрик вцепляется в подлокотники так, что белеют костяшки — по-видимому, до него только доходит вся серьезность его положения. А мне тошно даже смотреть на него. Ведь его виновность превращает в

насмешку буквально все, что я знала. Многие годы я равнялась на него, доверяла ему, почитала его. И все это от начала до конца было ложью. Человек, о котором я скорблю уже полгода, оказывается тем же самым, за кем я и охочусь — председателем клуба «Клоуторн».

Вытаскиваю из-за стола стул, водружаю его перед Эриком и усаживаюсь. Клемент занимает позицию возле его кресла. О побеге старику и думать нечего.

— Итак, начнем, — говорю я. — Но сперва я хотела бы узнать, ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Эриком или Таллиманом?

Старик предпочитает отмолчаться.

— Довольно банальное прозвище, тебе не кажется? С какой стати ты вообще его выбрал?

Снова молчание. Я поднимаю взгляд на Клемента, и он улавливает посыл и угрожающе гудит:

— Давай, отвечай ей, пока я не вышел из себя!

— Ладно, — вздыхает Эрик. — Прозвище меня совершенно не заботило, хотя, как мне представляется, оно и придавало некоторую таинственность моему положению. Люди боятся неизвестного. Некоторые дети не могут заснуть из-за злого буки, а некоторые взрослые — из-за Таллимана. Точнее, не могли, коли столько времени прошло…

— Что ж, рада, что хоть с чем-то разобрались. А теперь поведай нам, зачем тебе понадобилось фабриковать свою смерть.

— У меня действительно не оставалось выбора. Полиция в конце концов убедилась, что слухи о клубе «Клоуторн» отнюдь не беспочвенны, в то время как наше влияние на них уже заметно ослабло. Некий детектив чересчур близко подобрался к истине и моему разоблачению. Моя безвременная кончина и, хм, несчастный случай с отважным полицейским остановили расследование, вот только правду можно скрывать лишь до поры до времени — тебе ли, Эмма, этого не знать.

— Правду? — фыркаю я. — Да откуда тебе слово-то такое известно?

Эрик благоразумно молчит.

— Насколько я понимаю, что Алекс был твоим крестником, ты тоже сочинил?

— Вовсе нет. Если тебе нужны доказательства, могу показать нашу с ним фотографию, когда он был еще подростком.

Его ершистый тон склоняет меня к мысли, что он не врет.

— Тогда скажи мне, зачем ты втянул его во все это?

— Его отец являлся членом «Клоуторна». Более того, он один из всего лишь трех человек знал мою подлинную личность. После гибели родителей Алекс обнаружил отцовский дневник, где весьма подробно расписывалась деятельность клуба. Парень предъявил мне записи, и мне пришлось все ему рассказать. Я потратил столько времени на карьеру Алекса в том числе и потому, что его молчание пришлось покупать.

Именно я помог ему получить должность в телекоммуникационной компании, когда его полная непригодность для журналистики стала очевидной.

— Дай догадаюсь: ты кого-то шантажировал в этой компании?

— Я сделал, что было необходимо.

— И Алекс действительно знал, что ты планируешь сфабриковать собственную смерть?

Эрик медленно кивает, и я вспоминаю поведение Палмера на похоронах — которые на самом деле таковыми и не являлись. Сейчас-то я понимаю, что на скорбящего он совсем не походил, но тогда я отнесла его небрежность на сложные отношения с умершим.

— Поправь меня, если я ошибаюсь: это ведь Алекс сказал тебе, что я запостила фотографии блокнота?

— Именно так. Еще он сообщил, что удалил их.

А я-то думала, что у меня крыша поехала. Теперь мне ясно, что Алекс подобрал мой пароль — что было абсолютно несложно, поскольку мое простецкое кодовое слово оставалось неизменным еще со времен нашей с ним совместной работы, и он его знал. Полагаю, Палмер не удалил мой второй твит лишь потому, что в нем я выложила только фотографию обложки, да и наверняка ему не хотелось возбуждать у меня липшие подозрения. Как бы то ни было, сейчас этот вопрос первоочередным мне не представляется.

— Чего я только не делал, чтобы уничтожить даже малейшие свидетельства о «Клоуторне», — продолжает Эрик. — И вдруг всплывает этот чертов блокнот.

— Ты знал, что он попал к моему отцу?

— Догадывался. Алекс составил программу, извещавшую о появлении фамилии Хоган в государственной базе данных по скончавшимся. И как только ему стало известно о смерти Денниса, он вычислил его последнее место жительства. Вот только риелтор не впустил его в квартиру. Алексу удалось договориться об осмотре, но к тому времени ты уже забрала все вещи Денниса.

— И это Алекс вломился в мою квартиру в мое отсутствие?

— Нет, Терри Браун.

— Почему Терри?

— Потому что, в отличие от Алекса, у него имелись навыки взломщика. Терри сказал, что заглянул в каждую коробку и во все карманы, но записной книжки не нашел. Я и успокоился — решил, что у Денниса блокнота уже не было и что о вещице можно позабыть.

— Пока Алекс не увидел пост в Твиттере.

— Верно. К счастью, тогда я как раз вернулся в Англию, чтобы заняться кое-какими делами.

— Что значит вернулся?

— Я не живу в Великобритании, это было бы слишком рискованно. Я живу… Скажем так, в стране с более благоприятным климатом.

Что ж, данное обстоятельство объясняет загар Эрика. Но тоже отнюдь не возглавляет список необходимых мне фактов.

— Так это ты приказал спалить мою квартиру?

— Тебя несколько раз предупреждали, чтобы ты отдала блокнот. Поджог был лишь крайней мерой.

— И, конечно же, это ты инициировал мое отстранение от работы в «Дейли стандарт»?