Неразгаданная
Шрифт:
И он нагло расстегивает две пуговицы моего плаща, отодвигает шарф, подымает свитер и больно сжимает грудь, не отвлекаясь при этом от ведения машины. Я чувствую себя коровой, которую доят. Нелепой, огромной, тупой коровой у порога мясокомбината… Резко бью его по руке.
– Не смейте, я вам не животное… Что, с женщиной никогда не были?
Он опять смеется.
– Да уж… Мыша показывает зубки,– но руку не убирает, я чувствую, что он намного сильнее меня, и сопротивление бесполезно,– слушай, а ведь есть там кое-что, очень даже, мне нравится. Мы с тобой подружимся…
Мне таки удается убрать его руку. Он
– Так, нам бутылку ликера, да?– он вопросительно смотрит на меня,– пачку каких-нибудь женских сигарет, и презервативчики…
Он так и сказал, громко отчетливо, и теперь киоскерша неодобрительно смотрит на меня, явно поняв все. Я краснею, он смеется и шлепает меня по заднице.
– А ты что думала? Всё у нас будет чин-чином…
Молча иду с ним. Захожу в дом. Таких роскошных квартир я не видела никогда в жизни… Вот оно, явное разделение человечества на классы. Те кто сумел, пожалуйста, и огромная квартира с шикарным ремонтом, и машина, и проституток можем снимать… А те, кто не у дел, – коммуналочка и раскладушки, и тараканы, прыгающие по кухне… Почему так? Мы идем в ванную, он этого хочет. Ванная похожа на маленький бассейн. Я неловко раздеваюсь.
– Господи!!! А белье ты себе сама такое покупала?– он не пугается, он просто смеется. А я стою в обычных хебешных трусиках, зеленых, с белой тесемочкой и плотном черном лифчике. И мне стыдно. Не из-за того, что стою тут возле чьей-то ванны-бассейна голая, а оттого, что бельё ему не понравилось.
– Ну, раздевайся, мыша,– он уже сидит в ванной, я стараюсь не смотреть на него. Старый с одрябшей коричневой кожей… Мне страшно…
– О, мне так не нравится, – он морщится, глядя на меня, – Хорошие девушки должны следить за собой. Надо побрить здесь, совсем побрить, так будет красивее.
– Не хочу.
– Что значит, не хочу? Надо есть надо,– и он смеется этим своим “надо” напоминая мне мужа моей матери…
– Имя-то у тебя хоть есть?
– Мыша,– отвечаю я, и залажу в ванну рядом с ним,– а вы?
– Я Стас. Знаешь, у тебя шикарная фигура,– он пристально разглядывает меня, как когда-то я разглядывала на базаре кожаные куртки, пытаясь отличить настоящую кожу от подделки.
– Ладно, раз ты такая, то я ухожу. Жду тебя в спальне. Побреешь писочку,– боже я не вынесу подобной речи, обращенной ко мне,– оденешь вот этот халат и приходи. Только волосы не мочи, ненавижу мокрое, ненавижу…
Он долго и тщательно вытирается я тупо смотрю в потолок, чтоб не видеть его висящего (интересно, я что вообще не возбуждаю?) и слегка болтающегося члена. Не хочу выходить из ванной. Представляю вдруг, как сейчас наглухо закрою защелку, и как где-то через час он начнёт ломиться в дверь, а я не открою, а он сорвёт дверь с петель и ворвётся, но обнаружит, что меня уже нет, потому, что я стала рыбкой – маленькой
– Любишь такое?– он кивает на телевизор.
– Нет.
– А зря, это многому учит. У меня одна знакомая проститутка всему училась из порнушек, теперь шикарно трахается! Да еще и берет с молоденьких девочек деньги за обучение. Не хочешь поучиться?
– Нет.
Я сижу в халате на краюшке кровати и смотрю за окно. Из-за тюля мне уличу видно, а ей меня –нет. Улица не знает, где я. Никто не знает. Никто не может ворваться сюда, надавать мне по морде за такое поведение и забрать, главное, забрать меня отсюда… Не вставая с постели, он разливает в большие фужеры ликер. Я закуриваю и пью. Пью много, мне так важно сейчас напиться.
– А пепельницы нет?
– Надо спрашивать разрешения закурить.
– Можно?
– Да.
Пепельница лежит в шкафу возле бара. Открываю шкаф и опрокидываю этот дурацкий бокал с ликером (какого у меня так дрожат руки-то, а?). И темная густая жидкость льется прямо на белый махровый халат и на ковер на полу и на…
– Оставь, не вытирай, у меня есть, кому прибирать. Сними-ка халат и иди сюда.
– Сейчас, я докурю,– вот и наступает момент…
– Иди, здесь докуришь.
Я медленно приближаюсь к кровати. Какая-то женщина дико орет в телевизоре.
– Стас, ты знаешь, я передумала, я верну тебе деньги и уйду, ладно?
Он не отвечает, лишь манит меня пальцем к себе.
– Иди, иди ко мне,– его шепот и дыхание раздражают, но я подхожу.
– Теперь разденься, красиво, в танце.
Я медленно снимаю халат, он резко дергает меня на себя, кричит, охает, тяжело дышит, без предисловий и ласк начав бороться за проникновение во внутрь меня. Мне дико больно, я сжимаю зубы и кулаки.
– Вошел!!!– победно шепчет он. Я не шевелюсь, лежу на спине с плотно сжатыми зубами. Он извивается, механически, словно маятник на часах раскачивается вверх, вниз, вверх, вниз. Мне больно ногтями одной руки впиваюсь в собственную ладонь, до крови. Другой рукой вывожу в такт раскачиваниям моего партнера ногтем у себя на согнутой коленке “Мама” и снова “Мама”. Почему так? Не знаю, бессознательно как-то получается: “Мама”, “Мама”…
Когда он уснул, я, встав, тихо иду в ванную, одеваюсь и на цыпочках, тихонько, тихонько бреду к двери.
– Ты уходишь? А вдруг мне понадобится твоя п…да утречком, а? За такие деньги я в праве рассчитывать на всю ночь!!!– он голый стоит в дверях спальни. Резко открываю дверь и бегу. У меня преимущество – я одета, значит, погони не будет. Бегу до первого этажа пешком. Останавливаюсь, чтоб отдышаться. Мне плохо, очень, очень плохо… С трудом выхожу на улицу. Черт, здесь в центре ни одной лавочки, сажусь прямо под каким-то домом на корточки, опираясь стеной о железобетонную стену и плачу. Как собачка бездомная поскуливаю, боже, как плохо мне…