Нереал
Шрифт:
— Что тут за сумасшедший дом? — раздался звучный, выразительный, хорошо поставленный женский голос. — Наталья! Опять тут духов вызывали?
Пробиваясь сквозь толпу, наверх поднималась высокая женщина в белой шляпе.
Я в какой-то мере эстет, но не просто эстет, ас научным фундаментом. Васька этого не понимает. Я осмысляю цвет и его вибрации. А Васька говорит, что в лилово-розовых штанах на улицу выползают исключительно гомосексуалисты. Объяснить ему, что лиловый цвет свойствен самой высшей чакре и рождает просветление, невозможно.
Так вот, на этой женщине была белая шляпа с
— Опять клуб самоубийц возродился? Или это общество садоводов, выращивающих мандрагору? — продолжала громко и не дожидаясь ответов спрашивать Настоящая Женщина. Теперь уже было видно, что она в белом костюме, высокая, статная, приметная. — Наталья! Или это прошлогодние охотники за летающими тарелками?
Тут она достигла второго этажа, вошла в коридор и увидела распахнутую дверь кабинета.
— Опять у меня? Ну, кончено, лопнуло мое терпение! Я, конечно, гуманна, но не до такой же степени!
Она прошла мимо меня, приняв, как видно, за охотника, или самоубийцу, или садовода, или вообще не заметив. А я посмотрел ей вслед и обнаружил, что юбка белого костюма коротка до изумления. И ноги, которые она открывает, тоже изумительны. Не тощие конечности местных моделек, у которых самая широкая и увесистая часть ноги — колено, а Настоящие Ноги/Изысканные. Безупречные. С высоким подъемом, точеной щиколоткой, круглым коленом, подтянутые, знающие секрет Настоящей Походки.
— Если в моем кабинете еще раз устроят коммерческий цыганский шабаш, я даже не буду туда входить, а сразу вызову милицию! — пообещала Великолепная Женщина и, решительно шагнув в этот самый оскверненный кабинет, захлопнула за собой дверь.
Из закутка появилась физиономия Степашиной. Журналистка испуганно посмотрела на дверь на меня, и приложила палец к губам.
Далее мимо меня проследовала уникальная процессия. Впереди на цыпочках кралась маленькая кругленькая Степашина. За ней, тоже стараясь не греметь и ссутулившись вопросительным знаком, продвигалась тощая, как смерть, Леонтина. А уж за Леонтиной вальяжно выступал Имант.
По-моему, он так и не понял, что произошло.
Я пристроился в хвост этого безмолвного шествия и вместе с ним вышел на улицу.
Тут Степашина обрела дар речи.
— Я тебе говорила, что у нее терпение на исходе! — напустилась Наталья на Леонтину.
— Но ей же сперва все это понравилось! — самым что ни есть убедительным голосом простонала Леонтина. — И куда же нам теперь деваться?..
— Понравилось! — явно сделав выбор между глухонемым пророком и собственным разъяренным начальством, отвечала Степашина. — Кому понравится, если трижды в неделю такие нашествия! И в собственном кабинете!
— Мы же с утра!
— А если ей вдруг захотелось поработать в тишине именно с утра?
Я по финансовой части человек более чем девственный, но догадался: за любое другое помещение, во-первых, пришлось бы платить, а во-вторых, территория редакции “Отчего дома” почему-то считалась безопасной
Я вспомнил Астралона...
Неладно что-то было в наших магических кругах!
Кончилась дискуссия тем, что обе дамы вошли в “second hand” и принялись делить добычу. Быстро и весьма профессионально. Они думали, что их с улицы не видно, потому что витрина занята бальным нарядом конца пятидесятых, чтоб не соврать, годов. А оказалось-таки видно...
Наверно, живи я в пещерном веке, помер бы с голоду. Я бы исправно вместе с прочими мужами загонял мамонта п ловушку и метал в него булыжники (моя бедная голова — целая картинная галерея, причем картинки — из всевозможных учебников истории). Но когда пришлось бы с дубиной в руке доказывать свое законное право на Мамонтову ляжку — я бы, наверно, самоустранился, объяснив соплеменникам, что сие ниже моего достоинства...
— Т-т-т! — сказал мне Имант. И ободряюще улыбнулся. Мол, четыре крупные неприятности, или четыре года без гроша за душой, или четыре тещи, или четыре судимости — — это все ерунда!
Дверь магазина отворилась, обе дамы вышли. И тут же их нагнал мужичок с пакетом. Скучный такой мужичок, весь, надо полагать, секондхендовский.
— Вот, забыли, — сказал он Леонтине.
— Спасибо, — с тем пакет был принят, но мужичок не вернулся, а остался стоять в дверях, как бы ожидая событий. Я подумал — ну вот. дожили, мужчины в лавчонках продавцами служат!
Я был в “second hand” не так давно, искал стильную рубаху под лиловые джинсы. И меня потряс ящик с бюстгальтерами. Оказывается, когда приходит контейнер с товаром, хозяева магазина сами не знают, что там внутри. На сей раз они рассчитывали получить как раз рубахи, а получили вот это безобразие. Посреди магазина был выставлен ящик в два кубометра, не меньше, мне по пояс, и толпа женщин усердно в нем ковыряясь, вытаскивая добычу с такими воплями, что мне представилась Вальпургиева ночь на Лысой горе..
— Я пойду, — Степашина всем видом показывала, что отправляется к Ксении на растерзание. Но Леонтина никакого сочувствия не выразила. Она даже напустила налицо обиду, как будто редакция была обязана предоставлять им с Имантом приют для пророчеств и не выполнила своих законных обязательств.
Мне бы тоже следовало пойти вслед за Степашиной. В том, что я задержался, был некий мистический смысл.
К дверям редакции подошел мужчина, из тех, кого называют видными. Был он в черной рубахе, расстегнутой до пупа, в обтягивающих штанах, выпущенных поверх сапог-“казаков”, коротко стриженый и с неподвижной крупной физиономией.
— Т-т-т-т! — лупя меня ладонью по спине, затарахтел цыган. И тут же стал отмахиваться от этого пришельца.
Мужчина, ни на что не обращая внимания, внимательно прочитал вывеску редакции. И с отрешенным видом шагнул в дверь.
— Т-т-т! — возмущался Имант, тыча пальцем ему вслед. — Т-т-т!
Далее последовала такая пантомима. Цыган изобразил срывание галстука со своей толстой шеи и швыряние этого галстука в пространство. Потом обвел силуэт человека, якобы перед ним стоящего, потом принялся махать и плевать на этот силуэт, а потом и вовсе показал пальцем на собственную ширинку. Пророк определенно взбесился.