Нереал
Шрифт:
На завтрак Маргаритка припасла половину белого батона и бутылку минералки.
— Знаешь, где я это взяла? — спросила она.
Купить — не могла. Не на что. Я же все деньги из-под матраса вынул.
— Стащила.
— Стащила! — удивившись моей проницательности, повторила она. — Когда тебе начнут платить?
— Скоро, — сказал я. — Я им предложил одно дело, они согласились.
Хотя уговорить стоило немалого труда. Основной труд взял на себя Билл Бродяга. Говорил он увлекательно — я сам заслушался. Томпсон и Флайер слушали сперва невнимательно — мало ли чего
И они согласились!
Днем я прошел из конца в конец проспект — а проспект длинный, миль шесть по меньшей мере, — осматривая с ног до головы всех встречных женщин. Ноги были так себе. Ксения... Что-то следовало предпринять. Есть хотелось неимоверно.
А все деньги я потратил в баре, чтобы познакомиться с этими козлами! С этими тупыми козлами. Они даже рядом с настоящими мужчинами не стояли — такими, как я и Бродяга. Они и не знали, каково это — провернуть настоящее ДЕЛО. Мелкота...
И Маргаритка права — действительно, по ночам все прохладнее. Нужно искать жилье. Ну и город... Как меня только сюда занесло?
Я уже подходил к нашей хибаре, когда услышал удивленный голос Маргаритки.
— Брич? Ты что там делаешь?
Еще три шага — и я увидел свою девчонку. Она стояла на пороге, кутаясь в одеяло, и смотрела совсем не в мою сторону.
Там кто-то был!
Чужого следовало прогнать.
Я как раз был в подходящем настроении, чтобы прогонять всякую мелкую шушеру. Не то чтобы кулаки чесались, а просто так... Если бы я сейчас кому-то хорошо въехал в челюсть, то почувствовал бы себя гораздо лучше.
Я побежал туда, куда смотрела Маргаритка, и обнаружил чужака. Он обирал яблоню в соседнем огороде. Услышав мое шаги, он повернулся.
Передо мной стоял мужик моего роста и моей ширины, но какой-то весь поношенный и обтрепанный. Он уставился на меня, как на привидение.
— Ну!.. Ты!.. Родной!.. — как-то неуверенно выкрикнул он.
И помахал перед собой рукой.
Тут только я заметил, что на ногах у него — короткие ковбойские сапоги, вроде моих, но заляпанные какой-то белой дрянью. И это ничтожество еще смеет издеваться над мужской обувью?!
— Ну!!! Ты!!! Родной!!! — прорычал я.
Мне даже замахиваться не пришлось — он и так дал деру
Я подумал, что неплохо бы догнать его и надавать по шее. Не смертельно, а чтобы понял. И я понесся вдогонку, но он нырнул в какие-то кусты. Это уж было чересчур!
— Вылезай, а то стреляю! — гаркнул я, доставая пистолет.
Он не отозвался, трус поганый. Я действительно сгоряча стрельнул в заросли над канавой.
— Ты, черт немазаный, вовсе в уме повредился? — раздался оттуда старческий голос. — Я те постреляю! Всех лягух мне попугал!
И из канавы
— Иди, дед, отсюда! — сказал я ему. — Сам ты всех тут своей рожей пугаешь.
Но дед выпрямился и уставил в меня длинный грязный палец.
— Молчи, тульпа! — приказал он. — А ты, инкуб, коли можешь, подай знак!
— Интересное дело, сумасшедшие по огородам гуляют, — ответил я на это. — Чеши отсюда, дед. А то бадейку твою тебе на башку надену.
— А надень! — предложил зловредный дед. — Распоясался ты, тульпа, но это ненадолго. Есть и на тебя управа. Я-то не смогу, а вот Епископу Корнофору покоришься, так и запомни.
Я шел к нему по высокой траве, ступая весомо, чтобы он видел — идут если не бить всерьез, так основательно проучить. Он же вдруг со свистом втянул воздух, присел и резко выдохнул.
Меня вонью чуть с ног не сбило. Я попятился, поскользнулся и сел.
— То-то! — сказал дед, как-то неожиданно оказавшись рядом. — А тронешь бадейку — пеняй на себя. Тогда не то что легонечко дохну — а вовсе в бараний рог скручу. Живешь ты тут, что ли?
Я не мог ответить. Не только в горле и в носу — в самом желудке. кажется, когтями драло.
— Живешь, стало быть, — уверенно сказал он. — Уж не с той ли девонькой, которая на мой огород за картошкой повадилась? Ты ей, дурочке, скажи — такой корешок ненароком выроет, что от одного касания вся волдырями пойдет. Ладно, недосуг мне. Пока еще бадейку до дому доволоку. А ты гляди — никуда с огорода не девайся! Не то под землей найду!
Оказалось, в кустах над канавой была у него припрятана детская коляска. В этой коляске, надо полагать, его самого младенцем возили. С некоторым усилием он взгромоздил бадейку, укрыл ее ветошью и пошел себе, сгорбившись, катя перед собой кривобокую коляску — бомж бомжом!
Я встал. Очень мне этот дед не понравился.
— Брич! — вдруг завопила Маргаритка. Я направился к ней.
— Ты чего шумишь? — спросил я строго.
— Это ты стрелял?
— Ну и что?
— Ну и что? Стреляют, а потом вообще тихо! Что я должна была подумать?
Я посмотрел на нее с сожалением. Глупая девчонка. Что я, первый раз в жизни стреляю? Вон, Ротмана буквально на днях пристрелил.
— Иди домой, — сказал я. Она вдруг принюхалась.
— Брич, ты что, на мусорке сидел? Я на всякий случай обнюхал свой рукав и убедился — вонь злобного старикашки здорово прилипчива.
— Нужно было кое за кем понаблюдать. Постирай мне штаны и рубашку.
— Порошка нет.
— Хоть как.
Я забрал у нее одеяло, пошел в домик, разделся и выбросил ей на порог вещи, а сам в одеяле сел на постель.
В окно я видел, как она бежит за водой, как долго полощет штаны с рубашкой в погнутом жестяном тазу, как развешивает на ветках. Приятно наблюдать, когда женщина занимается домашней работой.
Она вбежала в домик, захлопнула дверь и сразу кинулась ко мне.
— Ты не представляешь, Брич, как я замерзла! — и, как будто одно вытекало из другого, добавила: — Я страшно тебя люблю, Брич.