Нереальная реальность
Шрифт:
– Ты там?
Молчание. Но кто‑то там плескался. Лаврушин нажал на дверь. Шагнул в наполненную липким паром ванную. Под душем стояла девушка. Обнаженная. Прекрасная. Вода ласкала ее изумительные бедра, струилась по ее полноватой, будто распухшей от переполнявшего желания груди. В незнакомке было что‑то такое, что моментально поднимает давление… и все– Простите, – произнес Лаврушин, делая шаг назад.
– Ах, дорогой, я так ждала тебя, – девушка шагнула ему навстречу.
Лаврушин застыл, не в силах пошевелиться.– Ты так прекрасен.
Она провела ладонью по его груди, потеребила рубаху. Каждое ее движение отдавалось сладкой истомой.
– Я тебя люблю, – она прижалась к нему влажным, в искрящихся каплях на упругой белой коже телом. Руки ее обвили его шею.
– Я тебя обожаю, – зашептала она.
А руки стискивались на шее все крепче. Лаврушин отпрянул.– Ну что же ты, приди ко мне, любимый.
Лицо ее начало меняться, черты заострялись и становились отвратительными. Груди опадали мерзкими серыми складками.
Лаврушин прижался к кафелю, попытался оттолкнуть женщину.– Нет!
– Да, дорогой.
Она взмахнула рукой, и грудь Лаврушина обожгло. Рубашка порвалась. Под ней выступила кровь.
– Да, – шептала она жарко, А лицо все морщилось. Женщина, или кем она теперь являлась, злорадно осклабилось.
Скрюченная рука потянулась к горлу жертвы.– А‑а! – заорал Лаврушин…
– Э, проснись, – кто‑то с такими словами теребил его за плечо.
Лаврушин приподнялся, встряхнул головой.– Что это было?
– Ты заснул, – сказал Степан. – А во сне начал кричать.
– Приснилось, – Лаврушин потрогал пальцами виски. – Точно, приснилось.
Голова была ясная, свежая.– А чего приснилось?
– Какая‑то голая девка пыталась меня придушить.
Лаврушин потрогал грудь. Рубашка была порвана. А на коже краснела свежая ранка, из которой сочилась кровь.– Как это ты себя? – удивился Степан.
– А я ли?
– А кто еще?
Лаврушин неопределенно пожал плечами. Слишком явственный был сон. Он готов был поклясться, что все было наяву. Но против фактов не попрешь. Действительно, сознание под гнетом обрушившегося на него вполне могло выкинуть какой‑нибудь фортель. Надо беречь нервы. Бегать трусцой. И соблюдать диету. Тогда не будет во сне являться черте кто.
– Вот что, надо спокойно посидеть, поесть, успокоиться, – предложил Степан.
– Обеими руками за.
– Заказываем тебе новую рубашку. И идем в кабак.
– Поубивают
– Сами разберутся, – Степан увлек друга через холл, в котором, визжа «кия» так, что уши глохли, дрались два каратиста – один в черном, другой в белом кимоно.
«Кия!» – деревянная панель на стене вдребезги. «Кия!» – дверь проломлена пяткой. «Кия!» – поручни лестницы расколоты. «Кия, кия, кия!» – серия убийственных ударов по голове противника, впрочем, без какого‑либо видимого эффекта. Молотили они друг друга дико, мощно и без единой капли крови.
– Больно им, – посочувствовал Лаврушин.
– Вряд ли. Это не наше дело, – Степан затащил друга в лифт.
Удивительные путешествия отучили его ввязываться в чужие дела на чужих планетах и в иных мирах. Он уже был не тем безрассудным Степаном, который тупо ввязывался во все конфликты и старался везде навести порядок. Со старыми привычками шансов прожить у него исчезающее малы, поэтому пришлось перестраиваться.
Ресторан располагался на втором этаже. С треском из его дверей вылетел тот же худой господин, которого выкидывали утром через стекло. Он поднялся. Отряхнулся. Дюжие официанты отряхнули руки.
– А поесть у вас можно? – опасливо спросил Лаврушин.
– Вне всякого сомнения, господа, – метрдотель во фраке поклонился, приглашая гостей проходить. – Это самое тихое заведение Нью‑Йорка.
Это было старомодное заведение, с хрусталем, серебром, тяжелыми бархатными портьерами и лепными потолками с золотом и мозаикой на античные темы. На помосте струнный оркестр негромко выводил Моцарта. Большинство столиков были заняты. За ними сидели чопорные дамы, строго одетые мужчины. В углу затесалась развязная парочка – моложавый атлет взгромоздил ноги в ковбойских сапогах на стол, а его подружка в джинсовом платье с оголенными плечами сушила феном мокрые волосы, но внимания на них никто не обращал.
Друзья уселись за столик. Блымс – кавалер в черном смокинге хлестнул даму в вечернем платье цветами по красивому и холодному лицу со словами: «Неверная, ты растоптала мою жизнь!»– Вот гад, – подался было вперед Лаврушин.
– Не лезь, – опять осадил его Степан. – У туземцев свои обычаи. Надо привыкать.
И они начали привыкать. Буль – чопорная худая дама с прикрытыми норкой голыми плечами вылила своей подруге суп на голову, пылко воскликнув:– Педро будет мой!
Один джентльмен выплеснул другому в лицо вино, добавив:– Вы грязный негодяй! Но я разрушу ваши планы!
Облитый вином потянулся за пистолетом, но оружие отобрали его приятели. Официант принес черепаший суп, о котором Лаврушин мечтал с детства и который на пробу оказался обычным бульоном – наваристым, слегка специфичным на вкус.– Дрянь какая‑то, – Лаврушин отодвинул тарелку.