Нервных просят утопиться
Шрифт:
– Гутиэра Власовна, а зачем сюда? Давайте ко мне на дачу пройдем, там и поговорим спокойно, и сами немного успокоимся. У меня замечательный кофе есть, – предложила Светлана.
Не согласиться с ней было трудно, и женщины направились к даче. Бабуська же резво припустила за соседкой.
Не успели дамы налить себе по чашечке, а уже в дверях толпилось человек пять местных жительниц.
– Проходите, усаживайтесь, – пригласила Светлана и заново включила кофеварку.
– Ну, рассказывайте, где и при каких обстоятельствах вы обнаружили мужчину? –
Кофе деревенские дамы не жаловали и теперь послушно держали в руках чашки, боясь расплескать.
– Так ить… при каких… Я вам сейчас и обскажу, – начала пышная женщина в цветастом переднике. – Я ить и сама узнала токо севодни. Прибегат ко мне Антипишна и голосит, будто у ей в боку клещ застрял. Орет: «Малаиха из лесу мужука приташшила, а Маруська Коза…»
– Маруська Коза – это я, стало быть, – почтенно пояснила уже знакомая хозяйка больничной избы.
Горожанки кивнули, и женщина, захлебываясь словами, продолжала:
– Ну! Значица, что Маруська Коза, мол, к себе мужука перетянула, никак опять деньги трясти начнет, а мы с тобой, дескать, дуры, опять заработок упустили. Это она меня дурой-то.
– Подождите, а вы не Малаиха разве? – сообразила Гутя.
– Нет же, вот она, Малаиха. Так я и говорю…
Женщина махнула рукой куда-то в угол. Там в кресле тихо сидела еще одна гостья, в светленьком платке и серой самовязаной кофте.
– Простите, нам бы хотелось сначала с Малаихой, – проговорила Гутя.
– Да куды она денется! Так и вот, а я, значица, тесто забросила…
– Нет, вы уж простите, но нам все же Малаиху надо, – артачилась Гутя.
– Так я вам за ее сама все обскажу, она у нас немтырь немтырем! – упиралась говорунья.
– Как это немтырь?! Немая?
– Да не, она просто говорить не любит. Так вот, значица, и слушайте…
– Светлана! – поднялась Гутя. – Если вам нетрудно, организуйте женщинам экскурсию по даче, с дальнейшим вашим нежным прощанием.
Светлана закивала головой, и стайка дам в платках потянулась к выходу.
– А вас, гражданка Малаиха, я попрошу задержаться, – бросалась казенными фразами Аллочка.
Малаиха, молчаливая худенькая женщина, вжалась в кресло и судорожно вцепилась руками в подлокотники.
– Расскажите, как вы обнаружили потерпевшего.
– Так ить как… Глаза ж есть, чего не обнаружить, – как могла объяснила женщина и снова замолчала, уткнувшись взглядом в пол.
Аллочка вышагивала по комнате, закинув руки за спину. Время от времени она неожиданно поворачивалась, подскакивала к допрашиваемой и делала страшные глаза. По ее мнению, такой метод допроса не оставлял свидетелям шансов для вранья. Однако Малаиха от такого новшества только припадочно дергала руками и ногами, сутулилась и все медленнее ворочала языком.
– Где это произошло, когда, при каких обстоятельствах? – наседала Аллочка.
– Да каки там обстоятельства – нашла, да и все, – шелестела свидетельница,
– Нет, ну так невозможно. Вы как-нибудь отвечайте, это же важно! – теряла терпение Аллочка.
Она подлетела к столу, налила новую чашку кофе и сурово пододвинула Малаихе. Та от такого внимания и вовсе съежилась, а чашечку осторожно подтолкнула обратно – кофе она отродясь не брала в рот, а напористость горожан ее пугала все сильнее.
– А можно, я лучше корову пойду доить, а? – попросилась вдруг опрашиваемая. – А еще у меня через полчаса Фельшера кормить надо.
– Нет, ты слышала, Аллочка?! У них в деревне, оказывается, фельдшер имеется! А больного Рожкина определили к какой-то бабусе! – всплеснула руками Гутя, схватила чашечку и опрокинула в себя.
– Не, у меня страуса Фельшером зовут, – вдруг разулыбалась женщина. – Он ить как есть захочет, так тебя достанет, что будь ты ужо мертвый весь, а все одно – подскочишь и ему жрачки дашь. Вот муж его Фельшером и прозвал.
– Понятно. Страусами, значит, увлекаетесь… – посерьезнела Аллочка.
Она хотела еще добавить, что народ пошел несознательный, вот страусов лелеют, а несчастного мужчину… Но Малаиха вдруг заговорила:
– Ежели б не страус, вашего-то больного и сейчас бы не обнаружили!
Как только речь пошла о любимой птице, у женщины самым волшебным образом развязался язык. Из ее рассказа стало ясно, что это заморское чудо привез из города сын. Страус, как сказал сынок, очень выгодная птица, и если он будет себя хорошо вести, то к осени ему раздобудут подружку. Малаиха, Анна Артемьевна Малаева со своим мужем Егором не слишком понимали, чем уж так хорош страус и какая от него невообразимая польза, однако птицу берегли, ухаживали за ней, а муж и вовсе – полюбил его пуще цепного пса Рявки. Каждый вечер после дойки Егор выгонял жену прогуливать диковинную птицу на луга.
– Ты баба темная, не ведаешь, чего ему надо. Загнется на фиг, а мне потом горе такое! Сходи, прогуляй птенчика, пусть он сам себе травку выберет.
Анна Артемьевна не больно любила такие вечерние променады. Куда приятнее было бы ей плюхнуться в перинки, да и забыться, тем более что у птички оказался серьезный характер – ходить на веревке он не желал, а добровольно рядом с хозяйкой гулять категорически отказывался. Стоило снять с его шеи веревку, как он пускался в бега. А уж как страусы бегают, Анна узнала не понаслышке.
– Не буду с этим Фельшером гулять! Хошь – сам его выводи! – заявила однажды супруга Егору. – Вон, бери на веревку и шагай.
– Ага! Это чтоб вся деревня утром веселилась, как я с петухом заморским гуляю! Иди, говорю!
Так у супругов впервые назрел скандал. Потом, правда, страсти поутихли. В конце концов Фельдшер если и убегал, наутро обязательно возвращался.
– Слышь-ка, Ань, негоже больше нашу птицу одну выпускать, – заявил как-то Егор, задумчиво пережевывая картошку. – Тут городских понаехало – сопрут, я их знаю.