Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Гришин-Алмазов Андрей Николаевич

Тем временем толпа за стенами Кремля разбрелась по ближним храмам, где также началась праздничная служба, длившаяся почти до полудня. Государь был так поражён увиденным лицом, что даже забыл о боли в ногах и простоял всю службу без чужой помощи, чем удивил ближних бояр.

По окончании службы, выходя из церквей, народ христосовался и менялся крашеными яйцами.

В Кремле царь принимал дары от бояр, это был единственный день, когда не он, а его одаривали. Преподнёс свои дары и патриарх, после чего, по заведённым традициям, государь звал его откушать за пиршеские столы, за которыми на этот

раз восседало более пятисот человек. Столы ломились от угощений: фазаны печёные в яблоках и набитые заячьей печенью. Пареные поросята и жареные лебеди, студень говяжий, свиной, куриный, варёные в бражном раки и караси в сметане, отварные телячьи ножки, грибы солёные, мочёные, варёные, уха трёх видов, горбатые осётры и палевая стерлядь, варёные языки и томлёная печень глухаря, окорока, грудинка, вяленое мясо, пышные пироги двадцати пяти родов и видов, пряники печатные и сахарные, лосятина, запечённая в тесте и на углях. А вина: рейнские, фряжские и греческие, а меды суздальские, воронежские и киевские, а настойки: вишнёвые, черно-рябиновые и брусничные, а водки: мятные, анисовые и двойные. От объедания лопнуть можно.

Все едят, лишь ближние бояре в раздумье. Государь удивил их, отстояв всю службу, и вновь удивляет, сидит в задумчивости и почти ничего не ест. Милославские с Хитрово переглядываются, понять ничего не могут. А пир идёт сам по себе, многие лишь рады поводу набить брюхо.

Гости разъезжались ближе к полуночи. Всем распоряжался сильно поседевший в последнее время боярин Богдан Матвеевич Хитрово. Государь удалился в свои покои, готовясь ко сну. Языков помогал ему разоблачаться, а братья Лихачёвы разносили царские одежды по сундукам.

— Иван Максимович...

— А... — встрепенулся постельничий.

— Помнишь, утром, перед входом в собор, о правую руку девушки стояли?

— Помню, государь, а как же, — ответил Языков, хотя совершенно не помнил, их там везде кучи были, но смутно начинал догадываться о причине задумчивости и не спешил его огорчать.

А Фёдор, немного смутившись, продолжал выпытывать:

— А ту, в зелёном сарафане и высоком кокошнике? Ещё очелье у кокошника крупным жемчугом расшито дивно.

— Ну как же, как же, разве такую не заметишь, — ответил спокойно Языков, хотя внутри у него всё сжалось.

— Правда, красивая девушка, ну просто очень хороша? — Царь почти перешёл на шёпот.

— Очень, государь, — согласился Языков, видя воспалённые глаза Фёдора и до ломоты в висках пытаясь вспомнить, кто из девушек заинтересовал государя.

— Ты завтрева, Иван Максимович, узнаешь, чья она и с кем живёт.

— Хорошо, государь, — пролепетал Языков, заранее впадая в отчаянье, и с отчаяния выпалил: — Ас кем энто она рядом стояла?

— Рядом не помню, но за ней стоял наш думный дьяк Заборовский.

«Слава Богу, ести с кого начати, — обрадовался Языков. — Завтрева возьму дьяка за горло, пусть вспомнит, што за девица стояла перед ним у Успенского собора. Пусть только попробует не вспомнить».

Царь, проснувшись чуть свет, первым делом спросил:

— Ты не забыл, Иван Максимович?

— Усе помню, государь Фёдор Алексеевич, сегодня же узнаю и обо всём доложу.

Доверив одевать государя Лихачёвым, Языков пост шил на поиски

девушки. Неделя была пасхальная, дума не собиралась, и надо было узнать, где искать Заборовского. Среди тех, кто нёс службу в Кремле, постельничий увидел старого друга — дьяка Посольского приказа стольника Семёна Алмазова и поманил его пальцем. Тот быстро поспешил к нему.

— Здравствуйте, Иван Максимович. — Стольник чинно поклонился.

— Ты ведаешь, хде живёт дьяк Заборовский?

— На Басманной.

— Привези его до меня, и побыстрей, я ждать буду.

Вскоре Алмазов привёз дьяка Ивана Заборовского и оставил наедине с Языковым. Дьяк был немного испуган: не шутка ведь — вызов к государеву постельничему.

— Иван Васильевич, ты вчерась во время крестного хода стоял около Успенского собора? — сразу переходя к делу, спросил Языков.

— Стоял, почитай у паперти, а што? — Дьяк был готов оправдываться.

— Около тебя девушка была в кокошнике с жемчугами. Часом, не ведаешь, чья она?

— Ведаю.

— Чья? — Постельничий чуть не подавился от радости.

— Моей жоны племянница.

— Аки зовут?

— Агафья [154] , дочь покойного стольника Семёна Фёдоровича Грушецкого, чей дед с Польши перешёл на службу к государю Михаилу Фёдоровичу.

— Ни за кого не сговорена?

154

Грушецкая Агафья Семёновна (?-1681) — первая жена Фёдора Алексеевича (с 1679 г.).

— Пошто ж так, девка красивая, видная, давно сговорена за стрелецкого сотника Прокопа Понькина.

Взгляд Языкова стал злым и жёстким:

— Вот што, Иван Васильевич, никаких Прокопов штобы и близко возля твово дому не было. Твоя племянница приглянулась государю.

— Государю? — вытаращил глаза дьяк.

— Да, государю, Фёдору Алексеевичу. И наперёд заруби себе на носу: всем сватам — от ворот поворот. Понял?

— Понял, Иван Максимович, — кивал головой ошалевший от новости дьяк. — Аки не поняти, тако счастье Агаше привалило.

— Смотри! Ежели што, одним кнутом не отделаешьси!

— Да ты што, Иван Максимович, али я враг себе али нашему дитятке? Не изволь беспокоитси. А Понькина и близко боле не подпущу.

Языков довольно усмехнулся:

— С Понькиным я сам разберусь. Нынче же в войска к князю Черкасскому отъедет. А ты иди пока домой, может, я к тебе ещё сегодня заеду.

— Честь-то какая, честь.

Дьяк, радостный, поспешил удалиться, а постельничий тайными переходами вернулся к государю.

Фёдор ждал с нетерпением, увиденный образ западал в душу. С нетерпением он выслушал рассказ Языкова, который поведал обо всём, кроме стрелецкого сотника.

— Значит, её зовут Агаша. — Голос царя был ласков.

— Да, государь.

— А нельзя её как-нибудь ещё увидеть?

— Придумаем чего-нибудь, государь. Наконец, одна из твоих сестёр может пригласить её погулять по саду.

— Да, это было бы замечательно. Я поговорю об этом с Софьей.

— А я съезжу поговорю об энтом с её дядей.