Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Шрифт:
Царевич Пётр наконец-то расколол саблю об голову деревянного «болвана» и издал радостный крик. Царь с гордостью посмотрел на сына:
— Растёт, скоро два года, а кажись, только родилси.
— Сильненький, здоровенький, вота бы его наследником престола.
Алексей Михайлович заметно посуровел:
— Прекрати, Артамон. Наследник престола — Фёдор, и энто обсуждению не подлежит.
— Да я так, к слову сказал.
— Што бы ни случилось, наследник престола — Фёдор, — повторил царь.
Алексей Михайлович посмотрел
— Сейчас дело не о том. Сейчас нужны деньги на май, а тама и первые налоги стекутси, и можно будет продолжать войну. — Она в упор посмотрела на мужа. — А если какого-нибудь боярина наделить землями, а он те земли в крупные монастыри запродаст.
— То дело можно содеять через Воротынского, он бессребреник, а я ему вспомогу, — радостно согласился Матвеев.
На том и порешили. В ближайшие недели князь Воротынский продал пяти крупным монастырям столь значительные земли, что, если бы это дошло до стольных бояр, склока была бы велика.
Москва цвела садами, а девки пёстрыми летниками и сарафанами. Было такое ощущение, что весна выгнала их всех на улицу, и казалось, они везде, куда ни пойдёшь.
Андрей Алмазов, обойдя лавки, через Тверскую решил пройтись по городу к малой пристани на Москве-реке. С Нижнего один купец должен был привезти простенького ситцу и вотолу. Ермилов, шлявшийся с ним с утра от безделья, не отставал. Не спеша они вышли к Волхонке, когда Андрей увидел чем-то знакомую, радостно улыбающуюся девицу, идущую ему навстречу.
«Чё лыбитси, думал Андрей и пристальней посмотрел на девицу. — О Господи, это же Ларина».
Андрей бросился обнимать двоюродную сестру, а Ермилов непонимающе уставился на обоих.
— Сестрёнка, родненькая, да какими судьбами?
— Но ведь ты же звал мени в гости, обещал жениха красавца.
— Все твои будуть.
Андрей наконец отвлёкся и повернулся в сторону Трофима:
— Познакомьси, дочь брата моей матери, Ларина. — Затем, развернувшись к сестре и похлопав друга по плечу, добавил: — А энто Трофим Ермилов, гордость рейтарского полку.
Долго не думая, Андрей упросил друга проводить сестру до дома, а сам поспешил на пристань. Перепоручив приказчику принять товар, Андрей направился домой, где выяснилось, что Ларина и Трофим ещё не приходили. Они явились лишь под самый вечер. Оказалось, Ермилов возил её по Москве, показывая церкви, соборы и храмы. Ларина вся светилась.
— Такого благолепия и благодати я не зрила никогда, — заявила она.
В покоях полумрак. Свет плохо проходит в низкие окна. Лишь лампада в углу да свеча на столе дают расплывчатый свет. В противоположном углу от лампады сидят царь и Артамон Сергеевич Матвеев, а напротив них стоит стольник воевода Мещеринов Иван Алексеевич. Разговор идёт тихий, почти задушевный.
— Мы тебе за чема посылали? — медленно говорит царь, от чего становится
— Так нетути их, — оправдывается Мещеринов. — Из обещанных полутора тысяч явились двести архангельских, сто холмогорских, да сто сумских, да пятнадцать у мене с Москвы было. С этими обители не взяти.
— Я отписал местным воеводам, — так же тихо завёл речь Матвеев. — Стрельцы к тебе отправлены, а ты с теми, што уже прибыли, по возвращении отплывай на Соловки, не тяни времени.
— А денег на корм? Полторы тыщи стрельцов кормить надоть, — заискивающе смотря в глаза Матвееву, как бы успокаиваясь, произнёс Мещеринов.
— Усе получишь, ещё сегоднева. Иди пока, — махнул рукой Артамон Сергеевич.
Воевода поспешил удалиться. Царь проводил его взглядом:
— Посылай, Артамон, гонца и к Ромодановскому, пущай с Самойловичем переправляютси на правый берег.
В пыльном тумане померкло солнце, а пепел застилал его от любого взгляда.
Украина пережила голодную зиму, и казалось, природа решила возблагодарить людей за терпимость. Весна пришла ранняя, распустив плакучий ивняк до времени, а лето озеленило всё кругом. Но с летом на правый берег Днепра переправилась армия гетмана Самойловича. В помощь ему Ромодановский-Стародубский дал пять конных полков. Горели городки, сёла, станицы, чувствуя поживу, обедневшие польские паны набирали небольшие ватажки из всякой пьяной рвани, устраивали набеги, уводя пленных в холопы на свою землю. Не отставали и татары, выжигая и уводя людей с юга. Украина обезлюдела, и можно было проехать тридцать-сорок вёрст, не встретив ни человека.
Хорунжий Михась Ляпкин гнал вперёд две передовые сотни Переяславского полка. Вместе с ним двигалась сотня конных стрельцов стольника Скуратова. Пыль от них было видно версты за три. Голод более-менее обошёл переяславские земли стороной, и казаки Ляпкина были «гарно» разодеты.
Скуратов медленно подъехал к Ляпкину, лениво оглядывая раздольные степи. Венгерский иноходец играл под ним.
— Михась, ты бы выслал человек пять вперёд, кругом балки да овраги, не нарваться бы на кого.
— Пошто? Дорошенку из Чигирина носу не каже, а боля и чиловиков кругом нема.
— Ну смотри, тебе видней.
Он не успел договорить, туча стрел поднялась из-за бугра и лавиной опустилась на ехавших впереди казаков. Десятка два вылетело из седел, обагрив кровью дорогу. Вслед за стрелами с диким воем из-за бугра показались сотни четыре конных, нёсшихся наперерез. Первым очнулся Ляп кин и заорал на опешивших переяславцев, те, сняв бердыши, дали неуверенный залп, сбив двух татар. Ляпкин, выхватив саблю, повёл казаков на татар. Стрельцы, смешав строй, давно перемешались с малороссами и врубились с ними в самый центр. Отовсюду неслись ругань, вопли, проклятия.