Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Шрифт:
— Москаль, руби лысого по башке.
— Чубатый, коли его.
— Энта сука басурманская мене ляжку распорола.
— Пальни ему в рыло.
— Я те, нехристь, зубами загрызу.
— Ой, батюшки, помираю.
Скуратов долго приходил в себя, но конь продолжал тихонько подталкивать его мордой и копытом так, что ему волей-неволей пришлось подняться на ноги. Из плеча торчал обломок стрелы, у виска была огромная сеченая ссадина. Он оглядывался, вспоминая, где же он находится. За спиной у него была небольшая рощица, а прямо перед ним — покрытый травой и цветами склон холма. А между ними пространство, густо усеянное телами людей и лошадей. Столько
Двое суток конь как собака шёл по следу, вынеся Скуратова к его полку. Так в войске Самойловича узнали, что татары вновь выдвигаются к Чигирину.
Торговый люд в Москве не волновало ни то, что творится на севере — на Соловках, ни на юге — в донских степях, ни на западе — за Днепром, торг шёл бойко, и никакие войны и сумятицы его не трогали. За несколько последних дней Андрей Алмазов продал полотна больше, чем за всю зиму. Прибыток был столь значим, что Андрей прикупил земли, холопов, скота, но прежнего азарта почему-то не почувствовал и подарки жене, сестре и жене брата сделал скорее по привычке.
Даже приход Сивого, которого он давно не видел, на этот раз не всколыхнул души. Они шли к дому Матвеева молча. Так же молча поднялись в вифлиотику, где Артамон Сергеевич Матвеев, казалось, поджидал их с нетерпением.
— Присаживайся, Андрей, — встретил он вошедшего.
Андрей машинально сел на стул. Матвеев подсел ближе.
— В Крыму ведают о любых передвижениях войска Ромодановского, — сразу с главного начал он. — Мы помыслили, што им доводит то воевода Иван Хитрово, но Ивана казаки спаивають, штобы под ногами не мешалси. Да и от Курска он далече. Тогда мы стали проверять младших воевод по Курскому воеводству, и вызналаси одна несуразица. На самой границе с татарской степью стоить городок Острогожск, а в нёма воеводою князёк Афонька Милославский, от рода отбившийся и при вельможной и богатой родне себе считает обделённым и местом обойдённым. А за те доносы Гиреям мыслит денежку большую взяти и каку-никаку вотчинку купити. Взяти его под стражу, Милославские скандал подымуть, скажут, што я ту измену измыслил, штобы достоинство их рода поколебати, и оставляти Афоньку не можно. Вота и выходит, надо того князька извести, да так, штобы нихто не ведал, што он не своей смертью почил. А князёк тот подозрительный, ни с кема большой дружбы не водит. Но ести у него один сотоварищ, Ильюха Лопата-Скворцов. Он по Приказу тайных дел записан, вота с ним ты в Острогожск и поедешь. Коли што не так содеети, винити себя, я от вас отрекуси. На мою голову бед хватает. Иди готовой к отъезду.
Выйдя из дома Матвеева, Андрей Алмазов зашёл в церковь Николы Мокрого. Давно он так страстно не молился. Одно дело — убить человека в бою и совсем другое — отравить. Грех-то какой, и не замолишь.
Когда Андрей пришёл домой, там его уже поджидал Илья Лопата-Скворцов. Тщедушный, с острым носом, он и правда чем-то походил на скворца. В глазах испуг, вид но, ещё не убивал. В Приказе тайных дел, а человеческой кровью не замарался.
Андрей быстро собрался, и они отправились в дорогу, а на вторые сутки добрались к вечеру аж до Ельца.
Единственный кабак в городе был столь мрачен и запущен, что пьянил одним своим спёртым и затхлым воздухом, а потолки в нём были столь низки, что любой чуть выше среднего питеец упирался в него головой.
С усталости хмельное быстро заволакивало
— А можа, Афонька ещё не содеял того, штобы его убивати. — Андрей вскинул голову.
— Если зыдумыватси, то не надо было сюды итить. Убивати всегда нехорошо, и ести очень много святош, которы теби энто расскажут. И они же осуждають изменников, требують для них смерти. Но штобы они сами подыхали. Здеся вынесут приговор, а он там сразу возьми и помри. А гады не хотят подыхать, они очень живучи, потому што других в землю кладуть и их жизню в себи всасывают.
— А вот если бы он был у тебе в сотоварищах?
— Русский, изменивший земле Русской, жити не должен. А свово сотоварища за таки дела я сам бы порубил, без приказу.
Пили они долго, до помутнения в разуме и потому, переночевав в кабаке, отъехали из Ельца почти за полдень, в Острогожск прибыли, когда уже стемнело, как раз в момент закрытия решёток и ворот. Воевода князь Афанасий Милославский был тут же. То, что он отдалился от своей богатой и знатной родни, говорил даже его повидавший жизнь кафтан. Он удивлённо уставился на Илью Лопату-Скворцова.
— Во, из степи ветром нанесло, кого и не ждали. Какими судьбами?
Заметно было, что князь не спешит с обниманиями.
— Возил царски грамоты до большого воеводы боярина Ромодановского-Стародубскова в Курск. Там вот с Алмазовым бражного перебрали, аж до сих пор отойтить не могём. Я чавой-то о тебе и вспомнил, решил сделати крюк на обратном пути и заехать.
Афанасий, внимательно посмотрев на прибывших, пригласил обоих к себе.
Неструганые доски, каменка, потрёпанная холопка — всё говорило о бедности хозяина.
— Чавой-тоты так озираешьси по сторонам? — как бы с вызовом спросил князь у Андрея.
— Да не мог представити, штобы князь Милославский, так жил.
— А много ты Милославских знаешь?
— Бояр Ивана Михайловича, Ивана Богдановича, окольничего князя Дмитрия...
— Можешь далее не перечисляти. — Князь Афанасий сказал раздражённо. — Они об мене забыли. Нищий богатому — не родня.
Холопка накрыла на стол и, игриво стреляя глазами, удалилась.
Князь Афанасий и гости уселись на единственную лавку.
— Ну, за нежданную встречу, — с ухмылкой произнёс князь.
Приступили к небогатой трапезе. На столе рядом с нарезанной холодной свининой миска с горкой хрена и сушёная черёмуха. Не богато, но сытно.
После третьей чарки Милославский как бы невзначай спросил:
— Ну и чаво, двинет Ромодановский войска к Чигирину?
— Государь пока не велить, коли в мае основные полки не двинули, велит выжидати, што татары содеют.
— Да што они могут содеять?
Андрей всё более отвлекал разговор на себя, иногда вы давая такие подробности, от которых разум князя Афанасия мутнел сильнее, чем от вина. Он не заметил, как Илья высыпал зелье в его кружку, и, опьянев, уже пил настойку, не разбирая вкуса. Пили почти всю ночь. Андрей и Илья отъехали утром.
Днём князя Афанасия начало нещадно тошнить, он умер, не прекращая изрыгать пищу. В отписной царю было отмечено, что острогожский воевода скончался от сильного перепития.
В Москве в доме Алмазовых было празднество: стольника и думного дворянина Семёна Ерофеевича Алмазова сам царь посылал послом в Бранденбург. Одной свиты с полёта человек. После торжественного приёма у царя в Преображенском Семён запутанными переходами прошёл к Матвееву. У того в Преображенском были отдельные покои.