Несчастные девочки попадают в Рай
Шрифт:
И вот сейчас, это жалкое подобие на человека шатается по моему дому, что-то вынюхивает, ищет жрачку, пока наивная Жанна пропадает в школе, а мне приходиться находиться с ним на одной территории и мириться с его незаслуженно бьющимся сердцем.
Тук. Тук. Тук.
Когда же оно перестанет стучать?
Тук. Тук. Тук.
Проклятье, пусть оно остановится.
Тук. Тук.
Кто-то стучится в нашу дверь, но я ничего не слышу, потому что в ушах стоит невыносимый шум. Внутренности сгорают от злости. Мозги готовы расплавится. Я весь горю и снова ненавижу.
Я —
— Тук — тук, можно? — мои зубы заскрипели, когда светлая голова показалась из-за двери. Я был готов оторвать ее. — Не хочешь прогуляться, сынок?
Сынок? Сынок, да?!
— Ты шутишь? — спрашиваю я и награждаю его угрожающим оскалом.
— Хорошо. Я понял. Понял.
Тук. Тук. Тук.
Теперь я слышу, как колотиться мое сердце.
— Кто приходил? — рычу я.
Ублюдок отмахивается.
— Ох, не бери в голову. Соседка соли попросила.
Одним движением подбородка я приказываю ему убраться, и тот скрывается за дверью. Отвернувшись к стенке, я снова справляюсь с гневом уже привычным для себя способом — вонзаюсь зубами в запястье.
Меня отпускает только через несколько часов. И вот снова. Снова этот желтый потолок и вагон мыслей.
Где сейчас Злата?
Хорошо ли ей на новом месте?
Встретимся ли мы когда-нибудь?
Вспоминает ли она меня?
…
Интересно, о какой это соседке говорил этот ублюдок?
Глава#34
Год спустя.
— Златка, скажи Пашке, чтобы перестал жрать моих аквариумных рыбок! Обдристается ведь! — кричал из спальни Аркадий, подклеивая «фыалетовые» обои. — Вчера вечером, я не досчитался двух черных скалярий и одного молодого меченосца.
— Хорошо! — кричу я в ответ. — Значит, малец уже пообедал! Сегодня останется без добавки! Ну или без сладкого!
— Верно, дочка!
Поверить не могу, что мы уже целый год живем с Аркадием, в этой уютной квартирке, в самом центре Абакана. Это очень интересный сибирский городок, но к нему нужно привыкнуть. Огромные музеи, старинные достопримечательности, храмы, озера — все это прекрасно. Но, все-таки мне ближе непроходимые леса и скромные пруды.
Я так и не забыла Каменку. Я никого не забыла. И пусть времени для печали практически не осталось, мысли о ребятах заставляют меня грустить. Мне пришлось отправить множество писем на адрес Павленко Нины, но ответа я так и не получила. Скорее всего, девчонка осталась жить у своего дяди, а следом за ней переехала остальная семья. Что ж, я желала ей только счастья и всегда буду вспоминать ее добрым словом. Нинка была и остается самым ярким пятнышком в моей жизни. Впрочем, как и Семен. Он навсегда останется в моем сердце, как самый смелый, самый отважный и самоотверженный парень, которому любое море по колено. Я люблю их, и не престану любить. Надеюсь, они поддерживают переписку с Ниной, а может и того лучше…
Эх, снова эта грусть. Нет. Я счастлива. По-настоящему.
Я постоянно думаю о Саше. День и ночь. Как он поживает? Все ли у него хорошо? Увижу ли я его еще когда-нибудь? Посмотрю ли в эти бездонные глаза, снова задохнувшись от восхищения? Вспоминает ли он меня?
Мы через многое прошли. Многое пережили. Мне кажется, что это эта невидимая связь между нами останется навсегда. Такая токсичная, но все же крепкая связь.
Я никогда его не забуду.
Я почувствовала, как что-то горячее упало на мои колени. Это был не чай, который я пила, а снова эта надоедливая кровь пошла носом. Проклятье, я привыкла к издевкам Рыбина, привыкла к угрожающим запискам, привыкла к погоне, бессонным ночам и к ноющей боли в сердце, но к этой гадкому кровотечению — не могу. И хоть Пашка посоветовал мне заткнуть нос бирушами — я отказалась от его заманчивого предложения.
— Опять краны пооткрывала? — со смехом спросил Аркадий, входя в кухню и усаживаясь на против меня.
Господи, как же они с дедушкой похожи. Практически одно лицо. А когда Аркадий с удовольствие влез в дедушкину рубашку, то стал его близнецом.
— Типо того, — шмыгнула я и утерла нос тыльной стороной ладони.
Аркадий нахмурился.
Ну и словечки у вас: «Типо того», «Того типо», «Ширли-мырли», «Кочерга», «Лясем-трясем», «Лоботрясим». И это, как его… А, «Фугасе»!
Я прыснула от смеха.
— «Фигасе», а не «фугасе». Это Пашкино любимое слово.
— А мне какая разница? — отмахнулся Аркадий. — Фугасе тоже его любимое слово. Сегодня ночью он такое «фугасе» устроил, думал умру. Хоть противогаз надевай, — старичок смахнул смешливую слезу. — Кстати, где этот пердун?
Я пожала плечами.
— Не знаю. Девчонок клеит во дворе? — предположительно ответила я.
— Девчонок? — изумился Аркаша. — А клеевой карандаш у него уже вырос?
Мои щеки залились краской.
— Федор! — возмутилась я, а потом прикрыла рот ладонью. — Ой, простите, Аркадий, я не хотела.
Аркадий помолчал несколько секунд, а потом улыбнулся.
— Пустяки, дочка. Мне не совестно носить имя брата. Это гордость для меня. А ты перестань краснеть и извиняться. Уже взрослая барышня. Ни к чему эти стеснения. Когда там уже тебе восемнадцать?
— Через пару месяцев, — в уме посчитала я.
— Эх, мне не так мало лет, чтобы ждать два месяца, — Аркадий полез в карман, а потом положил на стол три ЖД билета. — Прости, старика, не удержался. Это твой подарок. Мы едем в Каменку.
Моя челюсть была готова отвалиться. Я не поверила собственным ушам.
— Как? Правда? Но куда мы поедим?
— В твой дом. Ты почти совершеннолетняя, а значит, он по праву принадлежит тебе. Надоело мне здесь, Златка. На свежий воздух хочу. Да и ты вечно хмуренная какая-то. Тем более Федор говорил, что у вас не рыба в речке, а речка в рыбе. Пора бы научится рыбачить. Ремонт сделаем, заживем по-человечески, — он запнулся. — Ну, если вы, конечно, с Пашкой не против вонючего старика…