Несчастные девочки попадают в Рай
Шрифт:
— Подожди, — вырвав свою руку, Саша обернулся.
Наши взгляды встретились. Никто не понимал, что означают наши переглядки, но взяв Пашу под руку, Нина повела его в дом. Я же оставалась стоять на месте, пытаясь прочитать мысли Соколова.
Что же означал этот грустный блеск в его глазах? Боль? Злость? Обиду? Раскаяние? Кажется, все вместе.
— Сынок? Пойдем же…
В эту же секунду Саша двинулся с места и пошагал ко мне. По привычке я даже сделала пару шагов назад, боясь очередной атаки, но атаки не было.
— Прости меня. Пожалуйста, прости.
Я почувствовала боль между ребер и зажмурилась. Слез не было. Я не смогла бы заплакать, даже если бы сильно захотела. Я была опустошена. Мне не хотелось прощать его, но и злится не было сил. Просто пустота. Я будто ничего не чувствовала, только эту гребанную боль между ребер. Может, это болело неугомонное сердце, а может, стали просыпаться недавние ушибы. Одно я знала точно: главная ссадина на моем сердце больше никогда не заживет.
***
Вышла из дома я только через неделю. Мне нужна была эта передышка, чтобы набраться сил и многое обдумать. Разобраться в себе и понять- как жить дальше? Расставить все по полочкам. Восстановиться морально, в конце концов. Но как бы я не старалась, на сердце оставался осадок.
Я не виделась с Семеном с тех пор, как его увезли в больницу, но от Нины узнала, что он поправляется. И пусть парень настойчиво доказывал, что с сотрясением мозга он чувствует себя куда лучше, чем было до этого, врачи все-равно его не отпускали. Нинка тоже покинула Каменку и направилась к своему дяде покорять новую местность и ее жителей. Я была рада за подругу. А вот что касается Саши, то мы не виделись. Скорее всего ему потребуется чуть больше времени, нежели мне, чтобы все переосмыслить. Чтобы понять, как сильно он заблуждался и как дорого стоила его ошибка нам всем.
— Доброе утро, — сказала я, спускаясь на кухню.
— Экскьюзми, — по-своему поздоровался Павлик. По странному пританцовывая, он болтался вокруг кухонного стола и изредка закидывал себе в рот по грецкому ореху. — Жрать буш?
Схватив со стола бутерброд с маслом, я засунула его в рюкзак.
— У меня есть дела. Поем позже.
— А можно мне с тобой?
— Нет.
— Ну Зося, я ведь…
— Нет, я сказала.
Услышав мой отказ, Паша бросил мне в лицо горсть орехов.
Закрыв глаза и глубоко вдохнув, я проглотила его выходку.
— И что это за дела у тебя такие? — из комнаты послышался недовольный голос тетушки, которая вытаскивала из шкафов все вещи, словно решила навести генеральную уборку.
— Неважно, — буркнула я и стала обуваться.
— Не дерзи мне, сопля.
— Как скажете.
Резким движением, я застегнула молнию на куртке.
— Далеко не уходи. Ты будешь мне нужна, чтобы…
Демонстративно хлопнув дверью, я выбежала на улицу.
***
На кладбище было так тихо, что
Так забавно, но мне казалось, что я слышала ее лай. Казалось, что стоит мне только закрыть глаза, как хулиганка пройдется шершавым языком по моей щеке. Я даже чувствовала фантомный запах псины. Она была рядом.
— Все кончилось, милая. Наш обидчик наказан. Животное должно сидеть в клетке, и теперь оно никого не покусает. Мы сделали это. Вместе. Только вот жаль, что пришлось многим пожертвовать.
Уткнувшись подбородков в колени, я грустно усмехнулась.
— Нет, я не сошла с ума, милая, и не начала разговаривать с деревьями. Как говорит Павленко: «Мертвые слышат нас…», а у меня нет повода ей не доверять. Вот если бы только мертвые слышали живых…
Послышался посторонний звук, но я не обернулась. За последнее время, на моем затылке выросли глаза и мне не составило особого труда догадаться, кто стоял за моей спиной. Мои колючие мурашки на коже все мне рассказали.
— Привет, — сказал Саша, усаживаясь по левую сторону от меня. — Не помешаю?
Листва уже опала и холодный воздух в лесу был напоен терпкими запахами обнаженной земли и прелых листьев. После его появления, деревья надсадно скрипели и застонали под порывами ветра. Гулко забилось мое сердце. Что ж, значит, я еще способна чувствовать.
Я продолжала смотреть перед собой, олицетворяя само спокойствие.
— Как ты нашел меня?
— Забыла? Ты ведь не умеешь прятаться, — он невесело усмехнулся, а потом принялся тереть переносицу, словно так ему было проще говорить. — О чем ты думаешь?
Я дернула плечом.
— О дохлых воробьях.
— Я догадывался, что ты не захочешь говорить со мной.
— Но ведь я говорю, — мне было сложно посмотреть на него, но я это сделала.
Он изменился. Подобрел, что ли. Мышцы его лица были непривычно расслаблены и не содрогались в ненавистной гримасе. Глаза потускнели.
— Ты злишься на меня? — аккуратно спросил он.
Я почувствовала, как кто-то лизнул мое сердце, но это была не Каштанка. Это была боль.
— Нет. Больше нет.
— Ненавидишь меня?
Поджав губы, я закачала головой.
— Нет… Больше нет.
Я смотрела на его губы и пыталась предугадать следующую фразу — что он скажет мне? Признаться честно, я не сгорала от любопытства, но почему оставалась сидеть на месте и чего-то ждать.
— Стоит ли говорить, как сильно мне жаль, Злата?
— Нет. Больше нет, — сама того не заметив, я повторяла одни и те же слова. — Прости, но я не знаю, что ответить тебе.
Он взял мою руку и крепко сжал.