Несекретные материалы

Донцова Дарья

Но на деле выглядело по-другому. Корзинкины построили для деревенских детей школу, больницу для своих крестьян, открыли библиотеку и никогда никого не пороли на конюшне. На Рождество, Пасху и в дни именин хозяев устраивали праздники для народа с пряниками, самоваром и раздачей подарков. Приглядывали за бездетными стариками и вдовами…

– Эх, чего вспоминать, – расчувствовался дед, – они были наши родители, а мы все их дети. Забот не знали, только работай честно, ходи в церковь да водку не пей.

Пьянство

искоренялось безжалостно, алкоголиков запирали в погребе, если не помогало, доктор лечил любителей горячительного ледяными обвертываниями и какими-то травами, от которых открывались безудержная рвота и понос.

– Мне десять лет исполнилось, – продолжал старик, – когда Марья Антоновна, барыня, царство ей небесное, позвала мамоньку и велела: «Приведи сына Прохора в дом».

Мать Прохора служила в горничных и была наперсницей госпожи. Но нрав имела замкнутый и господских тайн не выдавала.

– Два мальчишки у ей росли, – пояснил Прохор, – Трофим и Николай, погодки. Вот меня и позвали младшенькому, Коленьке, в лакеи. Он, правда, чуть старше меня был, но никогда не обижал. Так и росли вместе, он учится с учителем, и я рядом, он гулять и…

– Погодите, – прервала я деда, – что-то вы путаете, у Николая не было никаких братьев, один рос…

Прохор усмехнулся и глянул на меня своими яркими глазами.

– Эх, дело давнее, никого уж и в живых-то нет. История у господ вышла, любовная…

Старые баре Гликерия да Федор родили двенадцать детей, но в живых осталось только двое – Андрей и Настя. Мальчик чуть постарше. Когда Анастасии исполнилось шестнадцать, родители к своему ужасу обнаружили, что дочь беременна. Из посторонних в доме случился только учитель музыки Елизар Земцов, на него и погрешили, выгнав мужика из дома без жалованья. Но через несколько месяцев, когда ненужный младенец родился на свет, у Гликерии зародились ужасные подозрения. У новорожденного оказались темно-голубые глаза Андрея и огромное родимое пятно между лопатками, точь-в-точь как у «дяди».

Мать заперлась с дочерью в спальне, потом туда призвали отца. Дворня, поняв, что происходит что-то необычное, попряталась по кухням и кладовым. Из комнаты Насти не доносилось ни звука. Потом оттуда вышли господа, у Гликерии был абсолютно безумный вид и мелко-мелко тряслись руки. Горничным объявили, что родильница спит и не велела беспокоить.

Перед обедом приказали заложить бричку, сунули туда наспех собранные вещички и отправили Андрея в Москву, к бабке по материнской линии.

– Нечего ему тут без дела болтаться, – пояснил Федор, – пусть невесту подыскивает на ярмарке…

К ужину Настя не спустилась, за ней послали горничную. Через пять минут женщина с криком влетела в столовую. Она обнаружила девушку в петле под потолком возле печки, в колыбельке лежал задушенный младенец.

Отец и мать старательно изобразили сначала ужас, потом

отчаяние и вызвали врача. Доктор только развел руками, и несчастных похоронили за оградой семейного кладбища.

Слуги тихонько шушукались. Марфа, нашедшая Настю, сказала своей ближайшей подруге, что Гликерия и Федор совершенно не удивились, узнав о кончине дочери, даже вроде ждали подобного сообщения.

– Позора побоялась, – произнес отец.

– Господь ей судья, – вздохнула мать.

– Они ее сами и порешили, – плакала Марфа.

На следующий день горничной дали денег, подарили дом, корову и всяческую утварь. Якобы за отличную службу, и отправили женщину жить в село Потапово, расположенное в ста двадцати километрах от Горловки. Несколько дней пути на хороших лошадях.

– Неужели родную дочь убили? – вырвалось у меня.

– Запросто, – ответил Прохор, – грех-то какой – от брата родить! Если случалось такое у господ, так завсегда девчонку или в монастырь определяли, или к дальним родичам сплавляли, а младенцев душили, или нянька чего в рожок подсыпет.

– Господи, зачем?

– Кровь берегли, уродства в семье не хотели. Даже если младенец нормальный получался, то его дети уж точно были бы дурачками.

– А дочь почему выгоняли?

– Ну так сына женить надо, девка начнет козни строить, молодую жену смущать, не дело! И замуж ее никто не возьмет – подпорченный товар! Одно остается – либо грехи замаливать, либо в тетушках у дальних родичей проживать…

– Несправедливо получается, – возмутилась во мне феминистка, – женщина страдает, а мужчине все с рук сходит. В постель-то она не одна ложилась, вместе с братом…

– Он – продолжатель рода, – сурово объявил Прохор, – женится, фамилию сохранит, а девка на сторону уйдет, в мужнину семью.

Андрея Корзинкина продержали несколько лет в Москве, а когда история подзабылась, вернули в Горловку и женили на Марии Вяземской. Но настоящей любви в этой семье не было, хотя у молодой спустя девять месяцев после свадьбы родился сын Трофим. Недели не прошло после родин, как Андрей загулял с соседкой-помещицей, потом завел роман с другой, третьей, короче, вел себя как холостой мужчина. А после смерти родителей вообще потерял всякий стыд и по ночам не приходил домой.

Мария занималась садом, без конца подрезала розы и пыталась вывести новый сорт. Тихая, абсолютно безответная, постоянно молчавшая. Громкого слова от нее не слышал никто. Бывало, уйдет летом на целый день в лес и только к ужину возвращается с букетами… Полной неожиданностью для Андрея стала вторая беременность жены. Впрочем, он все же иногда заглядывал в супружескую спальню. Но окончательное изумление испытал муж, увидев новорожденного. У белокожих, светло-русых и голубоглазых родителей появился на свет темноволосый, смуглый мальчик с карими очами.