Несгибаемый. Враг почти не виден
Шрифт:
— Ну, мне простительно. Мне пока не доводилось общаться столь близко с русскими купцами. Но ты, я вижу, эту натуру знаешь хорошо.
— Я через эту купеческую натуру и оказался в ссылке, Отто Рудольфович. Ну здравствуй, Игнат Пантелеевич.
Судебное доследование по вновь открывшимся обстоятельствам продлилось более трех месяцев. Пока провели следствие по факту покушения на Кессениха и Пастухова. Пока сделали запрос дела по факту убийства Ростоцкого для пересмотра. Потом доследование. Да целая прорва праздников, пришедшихся на этот период.
Завьялов как только узнал о радостном событии, так сразу и отбил телеграмму, мол, никуда не дергайся, заберем прямо из Слюдянки в лучшем виде. Условились с датой и временем. И вот он тут. А что? Купцу-золотопромышленнику нанять самолет вполне по карману. А уж если нужно уважить дорогого человека… И дело тут вовсе не в том, что Завьялов через Пастухова стал обладателем прииска. А в том, что купец обязан ему своей жизнью. А такие долги не забываются.
— Петр, чертяка, как же я рад!
Не смотри, что купец и пониже росточком, и пожиже сложением. Обнял так, что у Петра появилось полное ощущение, что тот его прямо-таки объял. Именно так, и никак иначе.
— Здравствуй, дядь Петр, — сразу же после купца навис над Петром Митя.
Угу. Вымахал-то как за полтора года, что они не виделись. Богатырь, да и только. Ну да хорошо, что не каланча. Правда, видок у него сейчас, как у бычка-переростка. Эдакая здоровенная оглобля с по-детски открытым и восторженным взглядом. И в то же время чувствуется в нем стержень. Вырос парень. Совсем взрослый стал.
— Здравствуй, Митя, здравствуй. А ты как тут? Учебу забросил, что ли?
— Не. Хотел, конечно. Заработки у меня нынче такие, что и десятку мастеров не снились. Но дядя Игнат взял за ухо и усадил обратно за парту.
При этих словах, потерев правое ухо, парень смущенно покраснел. И румянец этот никакого отношения к морозу не имел. Правда, зарделся и купец. Но этот — гордо выпятив грудь колесом и едва не заломив шапку с эдакой лихостью. Явно ожидает похвалы. А и заслужил. Понимает, что деньги в жизни — не самое главное. Сегодня они у тебя есть, а завтра жизнь обернется так, что останешься голым и с пустыми руками. Знания же и специальность — они всегда при тебе останутся.
— Спасибо, Игнат Пантелеевич, за то, что присматриваешь за ним, — искренне поблагодарил Петр.
— Ну так, чай, не чужие, — не без удовольствия ответил купец. — Ну ладно, чего это мы тут стоим? Давайте грузиться. Нам еще обратно лететь, а путь неблизкий.
Самолет, рассчитанный на двенадцать пассажиров с багажом, без труда вместил в себя и четверых пассажиров, и все их пожитки. Странно было бы ожидать другого. «Муромец» с двигателем Кессениха и паровой мотоцикл убыли на отдельной платформе прямиком в столицу. Так что багаж у отбывающих был необременительный, только личные вещи, книги и бумаги.
Кстати, дом Петр все же пристроил. Выручить за него получилось только пять сотен, но и это удача. Его выкупило строительное управление как казенное жилье. Предполагалось использовать
Кессених рассчитался со службы без ущерба по контракту. А какие претензии, если он во время бурятского нападения получил ранение? Будь это в служебное время, так ему еще полагалась бы и компенсация нешуточная. Так он, конечно, тоже получал компенсацию, но только в виде пятимесячного жалованья. Ну или мог расторгнуть контракт без какого-либо ущерба. Разве что о своем намерении нужно было предупредить хотя бы за месяц, чтобы успели найти замену.
В принципе в прилете купца не было никакой необходимости. У Петра и Кессениха уже были куплены билеты на дирижабль, и оставалось только дождаться вечернего отлета. Добраться же до Иркутска не составит никаких проблем. Достаточно подать в управление заявку на автомобиль и оплатить аренду. Кому постороннему такая услуга недоступна, а работникам управления — вполне. Пусть и бывшим.
Но узнавший об этом купец не захотел ничего слышать и прилетел, чтобы лично доставить отбывающих на аэровокзал. И ведь ради этого ему пришлось не только зафрахтовать самолет, но еще и встать ни свет ни заря, потому как перелет из Красноярска занимает несколько часов. Ну и не стоит забывать о том, что купец попросту боялся летать.
— Игнат Пантелеевич, а ты, никак, уже не робеешь перед полетами? — окинув купца лукавым взглядом, спросил Петр.
— С чего это ты взял? — передернув плечами, возразил купец.
— Так вижу же, что ты трезв как стеклышко.
— Трезв. Но как боялся этой техники проклятущей, так и боюсь. Человеку положено по земле-матушке хаживать, а не парить, как птице. Ну чего глядишь? Нагляделся ты на меня пьяного, через то и под судом оказался.
— Зря ты так, Игнат Пантелеевич. Разве я когда тебя этим попрекнул?
— А мне твои попреки без надобности. Свое разумение имею. И вообще, столько не виделись, и беседовать с заплетающимся языком — это не дело.
— Дядь Петр, а ты с ним о делах поговори, вот дяде Игнату и полегчает. Я с ним весь полет разговаривал. Отвлечется и вроде как бояться забывает, — весело заметил Митя, которому, по всему видать, летать нравилось.
— Поговори еще у меня, балабол, — беззлобно одернул паренька купец.
— Ну о делах так о делах. Расскажешь, как наши дела-то?
— А то ты не знаешь. Чай, извещение о переводе на твой счет денег получил.
— Получил, конечно. Ровно сто две тысячи триста двадцать пять рублей и тридцать копеек золотом. Или сто двадцать семь тысяч девятьсот шесть рублей и шестьдесят две с половиной копейки ассигнациями.
Слушая эти цифры, Завьялов кивал в такт словам Петра с нескрываемой гордостью. Ну да. Он воспринимал эти слова как похвалу, и никак иначе. И вполне заслуженно. Ведь он держит свое слово честь по чести, и его компаньон пребывает в неизменном выигрыше.