Несколько бесполезных соображений

Кармиггелт Симон

— Впишите в мой счет, — сказала Хелла и, милостиво кивнув продавщице, вышла из магазина на жалкую главную улицу. Ей было весело. Какую-то даже приподнятость ощущала она в себе. Красное — ее цвет. Прежде, в Гамбурге, она всегда ходила в красном. «Мой красный чертенок» называл ее Джонни. Да, Джонни… С нежностью вспомнила она, какую он проявил чуткость, как дружески благословил ее на брак с Вимом, понимая, что такой шанс выпадает раз в жизни. Менеер Вим… Она ухмыльнулась. Братья отправили его в Гамбург «изучать дело». Ему это было необходимо, чтобы затем принять участие в управлении крупным

прибыльным предприятием, которое основал его родитель. Хелла в то время работала в кафе «Секс-бомба» и каждый вечер видела в баре не умеющего пить маменькиного сынка, который после четвертой рюмки принимался изливать душу и распускал слюни, вздыхая по родимому захолустью. Она выказывала сочувствие, сначала лишь потому, что он был клиент и тратил много денег, но скоро она заметила, что он в нее влюбился, а от других голландцев ей было известно, что его рассказы о богатстве их семьи ничуть не преувеличены, и она удвоила внимание. Когда он сделал ей предложение, она для начала немножко его поманежила.

«Соглашайся, девочка, — сказал Джонни. — Только веди себя по-умному».

Так она и поступила. После того как она сказала «да», все пошло как по нотам. Семейство, конечно, стало на дыбы. Она не потребовала: «Прояви волю!» Нет, она просто уехала на две недели, оставив его одного: не хочу, мол, сделать тебя несчастным — блеф, разумеется. Когда она вернулась в Гамбург, он был шелковый, и, поломавшись еще немного, она дала согласие, и они обвенчались.

«Ну вот, я возвращаюсь на родину с молодой женой», — сказал он.

Братьев его она не боялась. Но вот их жены, которые заранее ее возненавидели за то, что она в молодости пожила в свое удовольствие, могли доставить немало неприятностей. Она отчетливо сознавала, какой линии поведения ей следует держаться: она должна делать только то, чего от нее никто не ждет, — во всех отношениях. Для начала она приобрела в магазине готового платья скромную неброскую одежду. В хозяйстве она навела такую экономию, что муж как-то сказал ей: «Милая девочка, в этом, право же, нет никакой надобности».

Но главным ее козырем была работа. Две-три недели спустя она поступила на фабрику, встала к станку, будто всю жизнь там работала.

«Я хочу знать дело не хуже, чем знаешь его ты, Вим», сказала она на безупречном голландском, который освоила с невероятной быстротой. Вначале братьям мужа это показалось странным, но потом, когда она в разговоре раз-другой ловко ввернула несколько слов о производстве — а тут они кое-что смыслили, — они ее зауважали и уже не поддерживали жен, когда те в вечерних пересудах ядовито прохаживались насчет «девицы из бара».

«Представляешь, что Франс заявил Элине? — рассказывал ей вчера Вим. — Не надоело тебе языком болтать? Хелла хотя бы помогает нам делать деньги, а ты умеешь их только транжирить!»

Это была крупная победа. Три года она шла к этой победе. Может быть, поэтому ей и было сегодня так весело. Еще немножко — и она на коне, и богатство благородного менеера Вима у ее ног. Она улыбнулась.

— Мое почтение, мефрау Вим.

Нотариус. Старый напыщенный зануда. Знает она таких. Она сдержанно поклонилась.

— Здравствуйте, менеер Хротебринк.

На

рыночной площади она остановилась у парфюмерного магазина и залюбовалась собственным отражением в стекле витрины. Первое ее красное платье в этой дыре — в ознаменование поражения Элины.

— Послушай…

Она оглянулась и увидела густо размалеванную, изможденную женщину лет сорока.

— Скажи, милочка, куда мне лучше пойти?

— О чем вы? — холодно осведомилась она.

— Я, видишь ли, не здешняя, — продолжала женщина. — А мне бы не мешало подзаработать. Куда у вас тут идут мужчины, если у них в кармане завалялось несколько лишних монет?

Не отвечая, Хелла бросилась прочь. А вдогонку ей тот же голос крикнул:

— А ты не воображай о себе слишком много. У меня глаз наметанный. Меня не обманешь.

Сумочка

Мой приятель Дирк, маклер, здоровенный детина, сделал однажды доброе дело. В отличном настроении, с полным карманом денег шатался он по городу, увидел в витрине красивую дамскую сумочку из серой замши и не долго думая купил ее для своей жены Анни.

— Вот тебе летний привет от Деда Мороза! — воскликнул он, входя с подарком в комнату.

В кресле у окна сидела его мать. Жена стала развертывать подарок, а он обратился к матери:

— Мама, что я вижу! И ты здесь?

— Ну да. Раз ты ко мне не едешь, пришлось приехать к тебе самой.

— О, какая прелесть! — воскликнула Анни. — Ты с ума сошел!

Мать посмотрела на сумочку с улыбкой, которая, отдавая должное супружеской внимательности, выражала в то же время неодобрение явному мотовству.

— Peau de suede, [31]– сказала она. — А я хожу с синтетической. Она, конечно, очень прочная. Но запах от нее… бр-р!

31

Замша (франц.)

Случилось это месяц назад. А на прошлой неделе Дирк позвонил матери и спросил:

— Послушай, мама, что бы ты хотела получить в подарок ко дню рождения?

— А вы приедете?

— Конечно. Так что тебе подарить?

— Я хочу точно такую же сумочку. Из серой замши.

Сказано — сделано. Сумочку купили, и в день рождения Дирк вместе с женой и детьми явился к матери. В родительском доме его встретил знакомый с детства, трудно определимый запах, вызывая в памяти всякие забытые пустяки. В прихожей по-прежнему висела гравюра, изображающая двух ворон на снегу…

— Ну, вот и мы, мама. Прими наши сердечные поздравления.

Расцеловавшись и наобнимавшись, все вошли в гостиную.

— А вы сегодня рано, — сказала мать. — Я ждала вас не раньше двенадцати, а сейчас и одиннадцати нет. Кофе еще не готов. Придется вам подождать.

— Разверни же подарок, — сказал Дирк.

Он сидел под безобразным натюрмортом, который самолично намалевал еще мальчишкой лет двенадцати.

— Ах да, подарок…

Мать осторожно развернула бумагу, вынула из коробки сумочку, осмотрела ее, потом опустила на колени.