Несколько зеленых листьев
Шрифт:
Том помнил за ним особенность легко давать советы, причем обыкновенно советы такого сорта, которые невозможно было воспринимать всерьез. Однако на сей раз к нему прислушаться, может, и стоит.
— Вам следует… — Тут Адам прервал разговор с Томом, чтобы проинструктировать мистера Спирса относительно заказанного им розового джина. Он учил Спирса, как смешивать коктейль и сколько горькой настойки добавлять, чтобы напиток не был похож на vin ros'e [16] , как это произошло с первым стаканом. — Вы должны призвать на помощь здешних дам.
16
розовое вино (фр.).
Том
— Но каким образом? Ведь им известно, что Дафна уехала. Что же еще мне остается делать? Поместить в приходском журнале объявление? — Это была шутка.
— Вот именно! Ведь скоро там должно появиться ваше ежемесячное послание? Говоря высоким слогом, когда оно «идет в печать»?
— В начале той недели. Мне пора уже переписать его начисто.
И тогда, совсем как в случае с мистером Спирсом и розовым джином, Адам начал обучать Тома изготовлению соответствующего обращения, предназначенного, как он выразился, «тронуть дамские сердца». Обращение получилось совершенно не таким, каким его хотел бы видеть Том, которому бы и в голову не пришло уповать на чью-то милость, не говоря уж о милости приходских дам, или взывать к «добросердечию и кулинарному мастерству» последних, но в результате он вынужден был признать, что в этой идее, возможно, что-то и есть. Не исключено, что ему и стоит упомянуть отъезд Дафны и «затруднения», лет, наверно, не «затруднения», лучше назвать их «перемены», которые ее отъезд вызвал в ректорском доме. И разумеется, надо постараться не обидеть миссис Дайер, что также немаловажно.
Таким образом, в послании, появившемся затем в журнале и прочитанном Эммой, значилось буквально следующее:
«Как уже известно теперь большинству из вас, моя сестра покинула меня, дабы разделить очаг свой со своей подругой мисс Бленкинсоп, знакомой многим по неоднократным ее наездам в наши края. Они будут жить на окраине Бирмингема, неподалеку от прелестного зеленого пустыря, где сможет резвиться их собака. Я уверен, что моя сестра всегда будет живо интересоваться делами нашей общины, что она, равно как и мисс Бленкинсоп, станет частым гостем моего дома. Но, и это „но“ весьма существенно для меня, отъезд ее означает, что я остаюсь один и должен, по мере моих сил и при неусыпном попечительстве миссис Дайер, справляться со всем хозяйством. Разумеется, почему бы мне изредка и не попробовать приготовить обед. Говорят, что лучшие повара — это мужчины. Однако, не принадлежа к почтенному клану умельцев такого рода, я уповаю на милость дам и не теряю веры в их добросердечие и кулинарное мастерство. Надеюсь, вы окажете мне снисхождение, приглашая меня время от времени к вашему очагу, дабы я мог разделить с вами скромную трапезу в семейном кругу и дружеской обстановке».
Здесь интересная часть послания оканчивалась, и Эмма не дала себе труда продолжать чтение. Почему это его сестра с подругой «делят очаг», вместо того чтобы делить дом или квартиру? Вероятно, этим «очагом» и всем, что он символизирует, Том рассчитывал растрогать читателей, отсюда и просьба быть приглашенным именно «к очагу», и «прелестный зеленый пустырь», также вызвавший у нее улыбку. Что же касается «скромной трапезы в семейном кругу», то нетрудно вообразить смятение, которое вызвал бы в таком семейном кругу неожиданный визит Тома, или же тщательные приготовления к «скромной трапезе» в случае, если о таком визите было бы известно заранее. Бедный Том, несмотря на все эти ухищрения, надеяться ему особенно не на что. После нескольких приглашений он опять будет предоставлен себе самому и собственным своим запасам — готовому рису — «просто объедение», незаменимым «рыбным палочкам» и мясному пирогу с почками, разогреваемому прямо в упаковке. В противном случае ему придется довольствоваться нечастыми обедами с Адамом Принсом и ожиданием ее, Эммы, перебегающей улицу с кастрюлей в руках. Но на Тома одновременно с Грэмом ее не хватит, возможности оказать Тому практическую помощь
19
Направляясь к лесной сторожке, Эмма решила, что не будет каждый раз приносить Грэму еду. Иногда ему придется довольствоваться лишь ее обществом, беседой с ней и всем тем, что он может теперь ждать, а она предоставить. Еще раньше, обдумывая это, она решила надеть новое платье цвета, который, возможно, был ей более к лицу, чем ее всегдашние тусклые серо-черные тона. Ведь знакомство с Клодией и контраст между ними забыть было трудно. Вот она и выбрала цветастое сине-зеленое платье необычного для нее молодежного фасона и модной расцветки. Чувствовала она себя в нем довольно неловко, в особенности после того, как встреченный ею Адам Принс при виде нее чуть было не присвистнул. Она надеялась, что Грэм не решит, будто она нарядилась специально для него, и вместе с тем понимала, что, если он так решит, средства разубедить его у нее в запасе нет.
Но когда она подошла к сторожке и увидела, как Грэм в садике читает газету (похожую на «Гардиан»), ей стало ясно, что он чем-то поглощен и не в том настроении, чтобы обращать внимание на ее наряды. Подняв глаза от газеты и заметив ее, он сказал:
— А ты слышала, что умерла Эстер Кловис?
— Мисс Кловис? Умерла? Нет, конечно, я не слышала… В газете написано? Некролог?
— Да, и весьма обстоятельный.
Эмма тоже присела на траву, чувствуя потребность разделить с ним приличествующую такой новости паузу, подумать о кончине всемогущей Эстер Кловис, великой женщины из их социологического прошлого. Лохматой Эстер Кловис с ее твидовыми пиджаками больше не существует.
— Разумеется, будет панихида, — сказал Грэм. — Я велю Клодии пойти.
«А прилично ли использовать для этой цели покинутую жену?» — подумала Эмма, но промолчала.
— Наверно, и мне следует пойти, — сказала она. — Мисс Кловис когда-то помогла мне со стипендией. А ты разве не пойдешь? — О своем знакомстве с Клодией она ему так и не сообщила, а теперь, похоже, момент упущен.
— Да некогда мне, ты только взгляни, — Грэм показал на кипу папок и кучу разбросанных машинописных листов.
Эмма потупилась. Могла бы и сама сообразить.
— Как идет книга? — спросила она, чувствуя некоторую наивность вопроса.
— Строго говоря, она вообще не идет, — ответил он, — так что, как видишь, я не имею права по любому поводу срываться в Лондон.
— Причислять мисс Кловис к «любым поводам» не совсем справедливо.
— Ну, ты понимаешь, что я хотел сказать. Во всяком случае, смысл моего приезда и пребывания здесь в том, чтобы я продолжал работать над книгой. Ты сегодня очень соблазнительна, — сказал он, внезапно обратив на нее внимание. — Новое платье?
— Почти, — сказала Эмма. Ей не очень понравилось, как он выразился, а вспомнив реакцию Адама Принса, она подумала, что, видимо, платье выбрала не слишком удачное. Не забыть объяснить это маме, перед тем как опять облачиться в свое каждодневное скучное одеяние.
— Я тоже подумываю о книге, — сказала она, чтобы переменить тему, — на материале нашего поселка хочу сделать нечто вроде обзора. Тут благодатная почва для исследования, и тема открывает большие возможности, не то что мой очерк о городах-новостройках.
— Тема не новая, — лениво и равнодушно бросил Грэм и пододвинулся к ней поближе. — А люди здесь ходят? Нас могут увидеть?
С каким-то рассеянным видом он принялся целовать и обнимать ее. А Эмма думала о мисс Ликериш и о том, что было здесь во время войны.
— Надеюсь, мы услышим, если кто-то появится, — сказала она.
— Хорошо, правда? — сказал он и добавил: — По-моему, я заслужил маленький перерыв в занятиях, — как будто быть с ней могло означать для него лишь это и ничего более.