Несколько зеленых листьев
Шрифт:
— Ничего, — милостиво отвечала Эмма, — но замок действительно нуждается в починке. Может быть, кто-нибудь из ваших плотников…
— Вы шутите, должно быть, — сказал управляющий, уже не так почтительно, — прошли те времена…
— Наверно, вы правы. Раньше, должно быть, здесь жил лесничий?
— Да, и помнится, сюда частенько захаживали молодые леди с гувернанткой.
— Ах, мисс Верикер с девочками… Я так и вижу их перед собой…
— Доктор Петтифер рассчитывает вернуться? — спросил управляющий тоном более деловым.
«Никогда он не вернется», — подумала она, но
— Разрешите отвезти вас обратно в поселок? — предложил мистер Суэйн, указывая на стоявший возле калитки, «лэндровер».
— Нет, спасибо, мне будет полезно пройтись. «А остаток дня посвятить работе», — добавила она мысленно. Грэм уехал, лето кончилось, и пора подумать о будущем. Чем бы ей сейчас заняться? Из дел практических вспомнилось ей лишь одно — необходимо пригласить к ужину Тома, что давно уже было на ее совести. Но сегодня ужин и впрямь возможен лишь как импровизированная «скромная трапеза в семейном кругу». Однако, в конце концов, теперь они, как два одиноких человека, должны держаться вместе.
Она угостила Тома остатками холодной баранины и картошкой в мундире с яблочной приправой домашнего приготовления, купленной еще на распродаже, затеянной мисс Ли. На десерт был рисовый пудинг из пакетика (то, что он из пакетика, Эмма скрыла) с желе из куманики. За столом они пили вино — бутылку, початую много месяцев назад, в тот вечер, когда она увидела Грэма по телевизору. В последнюю минуту Эмма вспомнила о сыре, но выглядел он так неаппетитно, что оба они к нему не притронулись.
Том хотел было сказать ей, как он рад, что ужин не потребовал от нее никаких особенных усилий (что и вправду ему было весьма приятно), но испугался показаться неучтивым.
— Итак, вашего друга нет с нами, — сказал он за кофе. И тут же педантично поправился: — Доктор Петтифер отбыл, — хотя и сомневался, что сформулированная таким образом фраза звучит лучше.
— Да, он вернулся в Лондон.
— Он не отдал мне книгу.
— Там у него лежит забытая книга, антология поэзии семнадцатого века. Это она и есть?
— Да. Однажды он зашел ко мне, хотел проверить по этой книге какую-то цитату, и я одолжил ему ее.
Судя по теме, над которой работал Грэм, объяснение было малоубедительным, как малоубедителен был и визит Грэма к ректору. Ей Грэм про него не рассказал.
— Он получил письмо от жены, — объяснил Том, — наверное, она там что-нибудь процитировала…
Помня Клодию и посещение греческого ресторанчика, Эмма усомнилась в этом, но в браке все возможно. Чувствуя себя так, словно вторглась на чужую территорию, она предалась пошлым размышлениям о том, что, как видно, общение Грэма и Клодии не ограничивалось обсуждением гардин для кабинета. Да и стихотворение могло быть вовсе не о зеленых абрикосах.
— Лоре нравилась эта книга, — услыхала она. — Она любила метафизиков.
Впервые он заговорил с ней о жене, и Эмма не знала, как себя вести. Он не принадлежал к категории людей, недавно перенесших утрату, опасности разбередить свежую рану возникнуть не могло. Но Лора, как, по крайней мере, она слышала, умерла больше десяти лет
— Наверно, вы все еще тоскуете по ней, — сказала Эмма, чувствуя, что при всей суховатости такого замечания, прямота в данном случае лучше вежливых и невразумительных выражений сочувствия. Что подтвердил и спокойный, честный ответ Тома.
— По-моему, да, в какой-то степени, — сказал он. — Но вообще-то ко всему привыкаешь, даже тосковать привыкаешь, а как реальный человек она теперь словно отдалилась от меня. Иной раз я и вспоминаю-то ее с трудом.
— А какая она была?
Том замялся. Может быть, описать этот поселок, каким он был в конце XVII века, ему было бы проще, чем описать Лору. Но все же из его слов Эмме удалось ухватить, что они с Лорой вместе учились в Оксфорде, что была она умной, занятной и пользовалась успехом куда большим, чем когда-либо выпадал на долю ректора. Составить себе из этих слов представление о Лоре, понять, могла бы Лора ей понравиться, трудновато. Может, она была вовсе не такой уж милой, не то что Том — умная острая женщина, окрутившая добряка. Отчего она умерла? Ну а отчего сейчас умирают? От чахотки не умирают, от викторианской болезни тифа или скарлатины — тоже, но вот рак и различные сосудистые заболевания по-прежнему остаются нашим бичом и проклятием, так что, вероятно, умерла она от какого-то из этих недугов.
— У нее развилась лейкемия, — сказал Том, — а лечить лейкемию в то время не умели. Возможно, сейчас все окончилось бы иначе.
«И была бы у тебя сейчас достойная жена», — подумала Эмма.
— А жениться — со временем, конечно, — вы так и не решились? — спросила она.
— Ну, как вам известно, приехала Дафна.
Эмма почувствовала, что вряд ли в состоянии вынести еще один разговор о Дафне и собаке, но, к ее облегчению, ректор принялся рассказывать о периоде, последовавшем за смертью Лоры, причем он как будто оправдывался в том, что не женился вторично.
— Случая не представилось или не встретил никого подходящего.
Наверное, он и сам понимал, какими жалкими выглядят эти оправдания. Не родилась еще та сестра, что может помешать мужчине и тем более священнику сойтись с женщиной, если уж он это задумал!
— Но разве в вашем приходе, здесь ли, в Лондоне ли, не было…
— О, были, разумеется… В каждом приходе найдутся особы, и вполне достойные особы, но как-то, знаете… Вы ведь тоже не вышли замуж, правда? — обратился он вдруг к Эмме, словно бросаясь в атаку. — Это из-за доктора Петтифера? Это он?
Эмма расхохоталась:
— Когда-то, во времена нашего первого знакомства, я считала, что он, но все у нас окончилось ничем, а он потом женился на другой. Мы надолго потеряли друг друга из вида, пока в один прекрасный день я не увидела его по телевизору и не написала ему. Сейчас много говорят о том, какой вред приносит телевизор детям, а об опасности его для совершеннолетних думают как-то меньше.
— Вот оно что: старая любовь не ржавеет!
— Ну, можно назвать это и так.
— Когда вы с ним только познакомились, он, наверно, был интереснее.