Несломленная

Джонсон Эмбер Л.

В ту ночь его губы казались более сильными, и я целовала его напористее и дольше, почти заглушая музыку. Когда он отстранился, его глаза искали мои. Я хотела притянуть его лицо вниз и признаться ему во всем, но вместо этого я произнесла свои реплики — сначала в точности, как мы репетировали.

— Можешь простить меня? Я не заслуживаю другого шанса, но клянусь тебе, если ты позволишь, я проведу остаток жизни, доказывая, что ты принял правильное решение.

Его голова склонилась набок, как и раньше, но губы приоткрылись, и он медленно выдохнул, как будто

собирался сказать «нет».

Мужчина должен был сказать «да».

Вот так все и вышло.

Но Такер освободил руку от моих пальцев, поднял ее и провел по шее. Затем он прижал большой палец к моему подбородку, слегка приподняв его, чтобы я могла посмотреть прямо в его голубые глаза. Тогда я почувствовала, как мир исчезает. Сцены не было. Не было ни света, ни зрителей. Никакого хора голосов, готовящихся петь, пока мы обнимаем друг друга.

Были только мы.

— Тебе не нужно ничего доказывать, — наконец сказал он, опустив глаза, как будто едва мог смотреть на меня.

Моя следующая реплика перед последним номером должна была быть: «Пожалуйста».

Я всегда ненавидела эту реплику. Это было похоже на мольбу, а Женщина была не из тех, кто просит милостыню. Но я говорила это уже несколько месяцев, позволяя слову слетать с моих губ таким образом, что оно звучало не как мольба, а скорее, как обещание.

Но в тот вечер, под черными балками сцены, когда он держал мое лицо и смотрел в сторону, я вышла за рамки сценария.

— Я должна доказать.

Его глаза встретились с моими, и он посмотрел через мое плечо, за кулисы. Я почувствовала, как все его тело напряглось. Он прочистил горло. Затем бросил еще один панический взгляд со сцены. Снова встретившись со мной взглядом, он сжал место на моей руке, где чувствовался короткий пульс.

— Мне нужно многое тебе доказать. Что я совершила ошибку. Что ты не ошибешься, если дашь мне еще один шанс. Я была так глупа, позволила другим людям убедить меня, что я тебя не люблю. Потому что я любила.

Его щеки вспыхнули тем глубоким розовым цветом, румяным и ярко выступающим на скулах. Когда он заговорил, я была уверена, что его голос достаточно тихий, и никто, кроме меня, не услышит.

— Любила?

— Люблю. Все еще люблю. Думаю, всегда буду. Даже если ты сейчас скажешь: «Нет», я всегда буду любить тебя. Ты — моя первая любовь. Ничто не сможет отнять этот кусочек моего сердца.

Между нами произошел молчаливый обмен репликами, прежде чем пианино начало играть неловкое вступление. Певцы вокруг нас начали свою песню, а мы смотрели друг другу в глаза. Я еле сдерживалась. В моем горле застрял толстый комок дурного предчувствия, тяжелое одеяло сомнения, которое душило, пока он продолжал просто смотреть на меня, отчаянно пытаясь не поддаваться шоку.

Сокращая последние дюймы пространства между нами, я шагнула к нему. После чего скользнула рукой вверх по его груди, по затылку и в конце концов притянула его лицо к своему для последнего поцелуя на сцене. Я снова набралась храбрости, не заботясь о том, что у мистера Хэнкса, стоящего за кулисами, вероятно, случится

сердечный приступ. Это было последнее представление. Единственный оставшийся у меня шанс.

Такер наклонился ко мне, держась уже не как Мужчина, а как он сам. Его руки обвились вокруг моей талии. Он поднял меня на пару дюймов от пола, его взгляд остановился на моих губах. Я закрыла глаза и придвинулась ближе.

И он наклонил голову, чтобы поцеловать… уголок моего рта.

Поцелуй на сцене застал меня врасплох. Я наклонилась, чтобы встретиться с его губами, но Такер уткнулся носом в мою шею пока последние звуки песни не затихли.

Занавес опустился, и, прежде чем уйти со сцены, он быстро поставил меня на пол.

Прямо за занавеской я спрятала рождественский подарок, который купила ему еще в декабре. Мой план состоял в том, чтобы признаться ему в любви при всех. Чтобы исправить свою ошибку. Но я явно переступила черту, сделав это в середине спектакля. Смятение, которое пронеслось у меня в голове, угрожало поглотить меня. Сомнение вторглось в надежду на этот вечер, которую я позволила взрастить внутри себя.

Когда Такер появился на сцене, чтобы протянуть руку, он смотрел не на меня, а на публику. И я пошла, держа его руку в своей, несмотря на то, как крепко он сжимал ее. Я остановилась рядом с ним. Он поклонился. Я присела в реверансе.

А потом я повернулась и протянула ему подарок, который хранила пять месяцев.

Он улыбнулся — фальшиво. Сдержанно. Затем он повернулся и еще раз оглядел собравшихся, помахав свободной рукой над головой. Бастиан вышел и встал между нами, сжимая обе наши ладони в своих. Он поднял их, и мы в последний раз поклонились друг другу, а толпа продолжала аплодировать стоя, что должно было заставить мое сердце воспарить.

Вместо этого оно казалось тяжелым, словно было сделано из свинца. Как будто совсем перестало биться.

Когда занавес опустился в последний раз, Бастиан с болезненным выражением лица оттащил меня в левое крыло. Он сжал мое правое запястье.

— О чем, черт возьми, ты думала? Из всех вечеров выбрала именно этот для экспромта? Ты не можешь вытворять подобное, Мэллори.

— Мне пришлось. — Я вытянула шею, чтобы найти Такера, но сцена была пуста, и его нигде не было видно.

— Мистер Хэнкс сойдет с ума в понедельник. Я не хочу иметь с этим ничего общего. Скажешь ему, что это была твоя идея. Что мы никогда этого не обсуждали.

— Я так и сделаю. — Я грубо сжала его руку, что заставило Бастиана отпустить меня. — Я скажу ему все, что ты хочешь, Бастиан. Но сейчас я должна найти Такера.

Оттолкнув его, я сбежала вниз по лестнице и вышла в фойе. Мне казалось, миллионы глаз следят за мной, спрашивая о причинах того, что я только что сделала. У меня не было времени на волнение. Я побежала по коридору. Платье громко шуршало по моим ногам, а шаги отдавались отрывистым стуком о недавно начищенный пол.

Такера нигде не было видно. Я пробиралась сквозь толпу, игнорируя голоса, зовущие меня. Мне казалось, что мое время на исходе.