Несостоявшаяся революция
Шрифт:
Да, Михаил Андреевич изрядно приложил руку к диффамации известного «сионоборца» Ивана Шевцова. Но ведь литературно слабые писания Шевцова пропагандировали неприемлемую с точки зрения официальной советской доктрины беллетризованную версию «протоколов сионских мудрецов», а на голову главного партийного идеолога Шевцов вылил такие потоки грязи и инсинуаций (в романе «Набат» Суслов был выведен в качестве верховного «покровителя сионистского подполья» в ЦК партии), что тот просто обязан был защитить собственную репутацию и реноме коммунистической партии. Не говорим уже, что в сравнении со сталинскими временами, которыми так восхищались советские консерваторы, включая Шевцова, эта кампания была вполне вегетарианской: несколько человек лишились своих постов,
Вообще доступные сейчас воспоминания позволяют уверенно утверждать, что основную массу влиятельных недоброжелателей русского национализма составляли отнюдь не «замаскировавшиеся евреи» или женатые на еврейках русские, а высокопоставленные аппаратчики из числа этнических русских290. Возможно, дело в том, что они ощущали смутную и неопределенную, но кардинальную угрозу империи, исходившую от русского национализма. Выбирая между русским народом без империи или империей за счет русских, эти коммунистические сановники делали выбор в пользу империи. В лучшем случае они, по афористичному замечанию Александра Самоварова, отводили «русским роль служения, но не господства»291. Но разве не таким был выбор русской элиты на протяжении последних нескольких веков? Высшие сановники империи второй трети XIX в. испытывали перед славянофилами тот же иррациональный страх, что и Юрий Андропов перед «русистами» в последней четверти XX в.
Положа руку на сердце, опасения в адрес русского национализма нельзя не признать провидческими. Хотя содержание националистической утопии было консервативным, по отношению к статус-кво — континентальной имперской политии — она носила субверсивный характер. Объективным результатом ее реализации неизбежно бы стало разрушение крауегольного камня имперской политии — подчиненного и зависимого положения русского народа, а стало быть, и самой политии.
290 Многочисленные свидетельства на сей счет приведены в: Самоваров
Александр. Останутся ли в России русские? Русское национальное самосозна-
ние: триумф или катастрофа. М., 2007.
291 Там же. С. 327.
Доказательства на сей счет предъявлены самой историей. Советский Союз разрушила не волна периферийных национализмов, а лозунги российского суверенитета, равноправия России и повышения статуса русского народа — идеология, сформулированная, выношенная и взлелеянная русскими патриотами в 60-80-е годы XX в. И что с того, что националисты не мыслили Россию и русских вне империи — царской или советской? Давно известно, дорога куда вымощена благими намерениями... Впрочем, такова вечная ирония истории: нам не дано предугадать, чем обернутся наши слова и действия.
Похоже, русские националисты никогда не понимали, что на самом деле они были вовсе не консерваторами, а революционерами. Даже в 2002 г. видный деятель истеблишментарного национализма 70—80-х годов прошлого века, Валерий Ганичев, сетовал, что царские и коммунистические власти совершили одинаковую ошибку — не воспользовались блестящей славянофильской теорией — и это-де привело к крушению как Старого порядка, так и коммунистического СССР. В данном случае о националистах можно сказать так же, как о Бурбонах после реставрации: ничего не забыли, но ничему не научились. Если бы царская или коммунистическая власть взяла на вооружение русскую националистическую программу, то империя Романовых точно не дожила бы до 1917 г., а Советский Союз не простоял бы и семьдесят с небольшим
Противодействие русским националистам было отнюдь не инспирировано евреями, а, можно сказать, коренилось в самой природе имперской политии. Не говоря уже о том, что любой политический режим по определению не может не сопротивляться революции, а национализация (или этнизация) политии, к которой стремились русские националисты, была бы революцией самого радикального свойства.
Глава 9
НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИЕ ИДЕИ И РУССКОЕ ОБЩЕСТВО
Но для националистов было легко и лестно объяснять мотивы коммунистической политики в свой адрес и, главное, собственные неудачи происками тайных сил. Эта примитивная философия истории обеспечивала их индульгенцией: не в том дело, что мы плохо организованы, а наши шаги непродуманны, а в том, что против нас выступает могущественная «тайная власть». В то же время захваченность кон-спирологией психологически парализовала и лишала способности к любой целенаправленной политической деятельности. Ведь если враг потаенный, то он может оказаться в любом обличий и в любом месте, а бороться с ним — все равно, что бороться с воздухом.
Практическое применение этой историософии привело к плачевным результатам. Образованные и неглупые люди все чаще фокусировались не столько на позитивной повестке — каких целей и каким образом добиваться, сколько на негативной — как противодействовать «тайновластию». А поскольку агентов последнего в своих рядах еще надо было обнаружить, то внутренняя жизнь «русской партии» приобрела заметный параноидальный оттенок. Несмотря на кажущийся комизм, в 70—80-е годы прошлого века поиски «внутренних врагов» (продолжающиеся порою по сей день) выливались в человеческие драмы, сломленные судьбы и загубленные репутации. Да и вообще отношения внутри «русской партии» были выдержаны не столько в духе христианского человеколюбия и славянофильской соборности, сколько внутривидовой борьбы. Порою трудно было понять, кого националисты ненавидят больше — друг друга или своих оппонентов — евреев и западников. Если бы они ненавидели своих врагов так, как ненавидели друг друга, то их шансы захватить власть в России резко бы выросли.
Поэтому термин «партия», подразумевающий, как минимум, сплоченную и дисциплинированную группу единомышленников, выглядит явно ошибочным для характеристики русского национализма 60—80-х годов прошлого века. Он представлял собой никак не партию, а, пользуясь современной терминологией, сетевую структуру: совокупность личностей и небольших групп, разделявших общее настроение, находившихся в более-менее постоянной коммуникации и реализовывавших близкие культурные и личные стратегии; опорными точками и информационными терминалами сообщества выступали журналы «Наш современник» и «Молодая гвардия», в меньшей степени — «Москва» и некоторые провинциальные издания.
Внутренняя сплоченность этого сообщества была весьма низкой; относительную целостность ему придавал внешний фактор — наличие культурно-идеологических оппонентов, причем границей между двумя лагерями, как уже отмечалось, обычно выступало не отношение к русским, а отношением к евреям. Роль и значение этой демаркационной линии были доведены до абсурда. «Если их противники из еврейско-либерального лагеря говорили одно, то русские патриоты утверждали прямо противоположное. Эта своеобразная позиция: выслушай еврея и сделай наоборот — понятна. Сточки зрения тогдашних русских патриотов евреи в принципе не могли желать России добра, и все их затеи были направлены против интересов русского народа. Но такая позиция приводила к тому, что у русских патриотов как бы и не было собственной позиции. Если евреи против социализма, то мы будем за социализм, если евреи за демократию и рынок, то мы будем против»292. Хотя любая идеология включает антиизмерение — то, против чего она выступает, ни одна успешная идеология не может быть построена лишь на противопоставлении, а с неизбежностью требует позитивной программы.