Неспокойные воды Жавель
Шрифт:
– Он пил? Я имею в виду – допьяна?
– В последнее время, пожалуй, да.
– Дома или еще где-нибудь?
– Не дома.
– А в каких бистро?
– Не знаю…
Сложив руки на животе, она вздохнула:
– Это все ребенок… Все из-за ребенка… С тех пор как я влипла, он стал неузнаваем… Моя беременность его доконала.
– А вы не… гм… вы не пробовали сделать аборт?
– Я об этом как-то не подумала,– молвила она, и я не понял, что крылось в ее словах: сожаление или негодование.
– А он?
– Он ничего мне об этом не говорил.
Но
Мы вернулись в столовую. Она снова села на стул. Я остался стоять.
– Ну что ж,– сказал я,– посмотрим, что я смогу сделать… Гм… Не поймите неправильно то, что я вам сейчас скажу. Положение у вас неважное, и вместо того, чтобы требовать с вас гонорар, я, напротив, хотел бы помочь вам. Если вы в чем-то нуждаетесь…
– Мне ничего не надо,– возразила она.– Он не оставил меня без гроша. И даже добавил несколько купюр к нашим скудным запасам в последний день, когда был здесь.
– Вот как!
– Да. Я только потом заметила, когда подсчитывала деньги.
– Вот видите, оказывается, он не так плох!
– Уж и не знаю. В голове у меня все перемешалось. А по поводу денег… Может, я потому и спрашивала вас, что за работу вы тогда ему нашли, честная ли она. Я уже говорила вам, моя беременность совсем его доконала, и если раньше ему случалось поступать нечестно, то он снова мог взяться за старое… Короче, уж не знаю, месяц или два, нет, пожалуй, месяц, а то и полтора назад он принес в получку немного больше денег, чем обычно,– тысяч на двадцать. Он мне ничего не сказал, но… в общем, я узнала.
– А он? Он знал, что вы знали?
– Да. Я спросила у него, откуда эти деньги.
– Ну и что?
– Он со смехом ответил, что ему следует подумать о будущем. Но это был не ответ, потому что деньги-то эти, по его словам, он занял.
– А вы ему не поверили. Вы решили, что он их стащил…
– С тех пор как я забеременела, он стал совсем другим. Все могло статься.
– И потому вы не сообщили о его исчезновении в полицию.
– Да. Я не желаю ему неприятностей. И не собираюсь отыгрываться. Я просто не хочу, чтобы он бросал меня, не хочу, чтобы он нас бросал, меня и ребенка, хочу, чтобы он вернулся.
– Не волнуйтесь. Если это зависит только от меня, он вернется. И не ломайте себе голову ни насчет денег, ни насчет способа, каким он их раздобыл. В конце концов, он и правда мог занять их. Не все люди плохие. Бывают и хорошие, которые умеют помогать другим.
Она затрясла головой.
– Если он их занял, чего мне, спрашивается, радоваться. Разве вы не понимаете, что тот, кто одолжил ему деньги, придет и будет требовать их с меня, не сегодня, так завтра? Только этого не хватало.
– Не ломайте себе голову,– повторил я.– Там видно будет.
– Ладно. А что касается вашего гонорара, хорошо, что вы заговорили об этом. Я…
Жестом я попытался остановить ее.
– В другой раз.
– Ни в коем случае,– возразила она.– Послушайте, месье, я себя знаю. Если вы не возьмете хотя бы самую малость, я буду думать, что вы не хотите всерьез помочь мне.
– Хорошо. В таком случае, раз
Она встала и пошла доставать из ящика буфета старую коробку из-под печенья, возведенную в ранг сейфа. Открыв ее, она вынула две бумажки по пять тысяч и одну – на десять. Потом протянула мне одну из тех, что были по пять. Я не стал спорить, чтобы не огорчать ее, и спрятал ассигнацию с твердым намерением возвратить ей ее при первой же возможности. Осушив до дна свою рюмку, я схватился за шляпу.
– Буду держать вас в курсе,– сказал я.
Верните его,– взмолилась она.– Это он в припадке отчаяния, с тоски.
– Безусловно.
– Не может быть, чтобы он совсем меня бросил. Что со мной будет, да еще с ребенком? А все эти неприятности, я так их и чую, словно они уже навалились на меня!
– Ну, будет, перестаньте расстраиваться. В вашем положении это не годится.
Она проводила меня до лестничной площадки, по которой гулял ветер. По-прежнему лил дождь, и где-то на заднем дворе из переполненного водосточного желоба вода с особой звучностью падала на крышки помоек.
– Скажите,– спросил я на прощанье,– кто эта юная особа, с которой я встретился на лестнице, поднимаясь к вам? Если не ошибаюсь, ее зовут Жанна.
На лице сожительницы Демесси появилась презрительная гримаса.
– Вы имеете в виду Жанну Мариньи?
– Возможно. Не знаю. Мне кажется, она живет этажом выше.
– Это Жанна, дочь вдовы Мариньи. Ничего особенного, пустышка.
– Кто, вдова?
– Дочь. Почему вы об этом спрашиваете?
Я мог бы ответить, что в мои функции входит проявлять интерес к судьбе вдов и сирот; но я ограничился следующими словами:
– Просто так.
Она нахмурила брови.
– Ну да… просто так! Вы предполагаете, что она с Полем…
– Предполагаю – что?
– Что они затевали или могли затевать что-то вместе?
– Вам это, пожалуй, лучше знать. Вы что-нибудь заметили?
– Я заметила,– проворчала она,– что все мужчины в доме – и молодые, и старые – только и делают, что косточки ей перемывают, а сами глаз с нее не сводят.
– Или с ее трусиков,– улыбнулся я.
– Ах, и вы тоже!
– Да это же сразу бросается в глаза.
– Эта потаскушка считает, что таким образом оживляет местный пейзаж.
– А вы полагаете, он в этом не нуждается?
– Боже мой! Кого вы об этом спрашиваете? Меня! Да ладно! Вам-то что за дело, а?
– Потом скажу. До свидания, мадам Демесси. Как только что-нибудь узнаю, сразу сообщу вам.
Я спустился по лестнице, преследуемый ветром, которому, видно, чем-то не понравилась моя шляпа, и получая прямо в лицо целые потоки воды, словом, ни дать, ни взять – отважный капитан. Но вот наконец я ступил на твердую землю, пересек пустынный двор и, выйдя за ворота, окинул взглядом фасад дома. На четвертом этаже вязаные зверушки по-прежнему невыносимо скучали. На пятом – нейлоновые трусики, промокнув до нитки, резвились, выделывая голубые прыжки.