Нестандартный ход 2. Реванш

verdes De ojos

Девушка отшивала уже бессчётного претендента на роль инструмента для прелюбодеяния. Если бы сам Разумовский ей изменил, было бы проще. Но эта сволочь из другой категории сволочей. Поэтому у неё созрел гениальный план — самой изменить мужу, чтобы он в ней разочаровался и бросил. Потому что никак иначе они не разойдутся. Как бы она ни грозилась уйти, Рома всегда возвращал обратно и утирал сопли, выслушивая поток инсайтов в порыве самобичевания.

Рассудив, что, если поднять градус алкоголя, то дело пойдет куда слаженнее, Элиза опрокинула в себя две стопки текилы, подождала секунд двадцать, чтобы спиртное дошло до нужных очагов, и развернулась к очередному недоухажеру.

Странно, но он действительно показался ей вполне симпатичным.

Жаль только, что умом не блистал. Никто из них не блистал, в принципе. Не было никого, хотя бы близко находящегося к тому уровню эволюции, на котором твердо стоял Роман Аристархович. Нет среди данных экземпляров ни одной эрудированной особи, способной занять её как минимум примитивной пикировкой при знакомстве.

Куда катится мир…

Решив, что пора приступать к действиям, девушка приговорила еще одну порцию и вгрызлась в лайм. Шумно выдохнула и развернулась, чтобы поцеловать кого-то-там-годного-к-грехопадению… И внезапно мир опрокинулся. В прямом смысле.

Она оказалась висящей вниз головой на широком до боли знакомом плече, обладатель которого стремительно пробирался через толпу к выходу.

Текила в ней богобоязненно запротестовала, грозясь вернуться наружу.

Вместе с ней очнулась и запротестовала Элиза, задрыгавшая ногами и чувствующая, как ладно ринулась вверх ткань её ультракороткого платья. Вообще-то, она такое не носит. Носила когда-то давно нечто подобное, чтобы позлить Рому и привлечь его внимание, когда они еще не были вместе. А сегодня прибегла к старым запасам Аси с целью выглядеть максимально доступно и пошло.

— Разумовский, твою ма… бабушку! Верни обратно, откуда взял! Кому сказала!

Её продолжили молча нести. Предположительно — к парковке. При этом намертво приковав лодыжки к мужскому телу, чтобы лишить возможности наносить удары и дальше. Но руки-то у неё оставались свободными. И девушка пустила их в ход, начав колотить по стальной спине. Но когда ей в ответ прилетел болезненный шлепок по заднице, взвизгнула от неожиданности. Месть не заставила себя долго ждать — благо, конечности у неё длинные, и левая мужская ягодица получила смачный обжигающий выпад в исполнении её пятерни.

Но в следующую секунду Элиза потрясенно замерзла.

— Ты, что, серьезно меня укусил? — пролепетала куда-то в район его поясницы, ошеломленная непредсказуемостью мужа, который — на минуточку — уважаемый серьезный бизнесмен, не преминувший оголить её полушарие и впиться в него зубами.

Кожа горела от безжалостного укуса, а тошнота неумолимо подступала к горлу.

— Рома, — жалобно проныла, сдаваясь, — у меня голова кружится, я немного пьяная, меня срочно надо стабилизировать в естественное вертикальное положение.

Увы, это было правдой. Суперспособность пить и не пьянеть канула в лету после перенесенного сильнейшего воспаления легких. Уж чем лечили, не знала, но организм предательски перестроился, и теперь ей хватало обычных порций, способных подкосить простых смертных.

Как-то удачно сложилось, что они успели дойти до машины.

Но, вместо того чтобы поставить на ноги, Рома открыл заднюю дверь и буквально закинул девушку на сидение монстра-внедорожника — издержки профессии, мужу нужна была вездеходная машина, когда он ездил смотреть территории для будущих объектов. И сам залез следом, моментально щелкнув сигнализацией. После чего подался вперед, дернул какие-то рычаги, и спинка чудесным образом вместе с ошалевшей Элизой полетела назад. Таким образом сформировалось полноценное ложе. Правда, она совсем не была готова к страстному соитию.

Разумовский, не церемонясь, дернул её левую руку на себя и водрузил на безымянный палец обручальное кольцо, которое девушка оставила дома, выходя на падкую тропинку. Она никогда раньше не расставалась с ним. Все девять лет замужества носила регулярно. Это украшение было для неё особенным. На внутренней стороне каждого ободка в тройном сплетении

обожаемый ею муж оставил гравировки: «Элиза. Разумовские. Рома». Ненароком перед глазами пронеслись первые месяцы после возвращения с родины, где они спонтанно — ну, или запланировано — обвенчались. Как Элиза бортанула его прямо в аэропорту, заявив, что едет домой, к родителям — это чтобы у него не было к ней свободного доступа, ибо в квартире Аси она сама бы не ручалась за свое целомудрие. А ручаться надо было, поскольку было выдвинуто требование роскошных ухаживаний и подготовки к свадьбе, до которой прозвучало клятвенное ни-ни. Кого из них больше мучила этим, — себя или Рому, — она так и не поняла. Но третья по счету их брачная ночь искрила только так после дразнящего воздержания. Зато он действительно красиво ухаживал за ней все полтора месяца, а девушка втайне сменила фамилию, сделав ему своеобразный свадебный подарок. И плюс статус теперь соответствовал центральной гравировке — Разумовские.

А еще Элиза самым наглым образом заявила ему, что, раз развод не состоялся, значит, бесценный муж задолжал ей одно желание.

— И чего ты хочешь? — спросил тогда Рома настороженно. — Покажи же мне город любви влюбленными глазами, Разумовский.

И показал. Так показал… что она не узнала Париж, знакомясь с ним заново.

Готова ли была девушка сбросить в пропасть столько лет счастья? Нет! Но растущая в геометрической прогрессии вина свербела внутри неустанно…

— Еще раз… — его голос вибрировал от лютой ярости, неотвратимо возвращая в реальность. — Еще раз ты его снимешь, и я… — Что? Что ты сделаешь? — бросила ядовито и дерзко, отчетливо нарываясь. — Я клянусь, Элиза, я тебя выпорю, чтобы выбить этот бред! — Это не бред! — закричала она в отчаянии, резко подавшись к нему. — Рома, тебе сорок шесть лет, мне — тридцать восемь. Мы девять лет пытаемся! Время уходит. Но я не могу родить ребенка, а ты заслуживаешь, чтобы у тебя было продолжение! Такой шикарный генофонд не должен простаивать! Я не хочу до конца жизни страдать от мысли, что оказалась бесполезной и никчемной. Так что… брось меня.

Закончила Элиза тихо-тихо, своей же просьбой причиняя себе чудовищную боль. Но альтернатив не видела. Воспитывать детей от другой женщины — увольте. Суррогатное материнство не признавал Рома. ЭКО у них несколько раз провалилось. Чудес всё не случалось и не случалось. Ни одной беременности. Только появившиеся в силу стресса задержки и нестабильный цикл.

— Бросил, — процедил мужчина и… действительно толкнул её в плечо, бросив на сидение, чтобы девушка распласталась по велюровой обивке, а сам навалился сверху, слегка придавив собой. Она отвернулась к окну и уставилась в темноту ночи, смаргивая подступившие слезы. — Дура, — устало выдохнул муж, опаляя щеку злобным горячим дыханием. — Мне не нужны дети от другой женщины. Мне плевать на пролонгацию генов. И мне надоело приводить тебя в чувство! — Я уже предложила решение, чтобы не надоедать тебе… — у неё почти получилось сказать это безразлично. — Элиза, многие пытаются десятилетиями, почему ты так быстро ставишь на нас крест?.. — Потому что я знаю, что всё бесполезно… Ничего не получится. Это такая кара, Разумовский, нам с тобой за то, что я когда-то разбрасывалась словами «не хочу быть матерью», а ты заставил Лену сделать аборт…

Шокированный её признанием, мужчина долго молчал. А потом пленил ладонью подбородок девушки и вынудил развернуться к себе. Но Элиза трусливо зажмурилась.

— М-да, Разумовская, патология налицо. Тебе не от бесплодия надо лечиться, а в психиатрию обратиться. Или, может, сразу вызвать экзорцистов, чтобы изгнали эту нечисть из тебя? — Ненавижу тебя. — А я тебя — люблю. И исключительно по этой причине прощу сегодняшнюю выходку и твои нелепые предположения. — О, катись ты в… — Открой глаза и смотри на меня, когда посылаешь так далеко, — пригрозил, слегка сжав пальцы на скулах, и этим заставляя её губы немного оттопыриться.