Нестор-летописец
Шрифт:
Однако о скачках на Олеговом поле князь забыл, едва на стол перед ним легла грамота старшего брата.
Советные бояре уже разошлись, остался один Твердила Славятич — будто бы для своего разговору, иных не касаемого. Прикрыв плотно двери, боярин посмотрел князю в глаза, слазил за пазуху и без слов выложил послание на пергамене.
Прочтя, Святослав ощутил легкий шум в голове и дрожание в руках.
— Как! — свирепо рявкнул он. — Мой брат сговорился с Всеславом против меня и Всеволода!!!
—
— Да как он додумался до такого — отобрать у нас наши земли!
Святослав в ярости смел со стола золотую корчагу и братину с ковшиками. Кувырнулось в воздухе блюдо с солеными заедками. Князь тяжело навис над разложенной грамотой, упершись в стол кулаками.
— Так ведь не впервой киевскому князю додумываться, — напомнил боярин. — Всеслава в поруб засадить после крестоцелования он тоже додумался. И думал-то недолго.
— На родных братьев умышлять! — бушевал Святослав, сбрасывая на пол остальную утварь с недопитым медом и прочими угощеньями. — Да кто он такой! Я!.. Слышишь, Твердила, я, а не он, должен быть великим князем! Хотя и родился он раньше, но стольным Киевом владеет не по правде… Не по уму и не по чести!
Князь шагнул к боярину и сгреб за грудки.
— Скажи мне, Твердила, не его ли оплевала чернь, когда отказался он снова биться с половцами после Альты? Не его ли погнали как шелудивого пса? Не он ли потом навел на Русь ляхов, чтобы грабили и жгли? И кто одолел куманов в тот год — разве он?
— Изяслав слаб и сознает это, — промолвил Твердила Славятич. — Боится он тебя, князь. Оттого и в тайный сговор со Всеславом пошел.
Святослав вдруг успокоился. Разгладил рубаху на груди боярина, поглядел под ноги и перешагнул натекшую из корчаги медовую лужу. Сел на лавку в стороне от следов буйства.
— Подай-ка грамотку, — попросил он Твердилу.
Еще раз прочитав, сложил аккуратно послание в четверть и сунул за пояс.
— Откель она к тебе попала?
— Сию грамоту перехватил верный человек на митрополичьем подворье. Князь Изяслав списался с полоцким через владыку Георгия. Оное письмецо, верно, не первое. Да и не последнее.
— И митрополит туда же! — скрипнул зубами Святослав. — А что за верный человек?
— Он радеет о твоей пользе, князь, но имени просил не говорить.
— Чего это? — удивился князь.
— До поры до времени, пока не сядешь в Киеве.
Твердила приложил ладонь к груди и склонил голову.
Святослав задумался.
— И то верно. Ты, Твердила, тоже молчи пока что обо всем этом. Особо воеводе ни полслова! Знаю я его, начнет мне в душу кисель заливать… Нет, братец киевский, киселя
— Что велишь, князь? — осведомился боярин.
— Пришли ко мне писца. Да скажи на дворе, чтоб готовили гонца в Переяславль, к Всеволоду…
Князь отворил дверь на гульбище. В сени ворвался злой зимний ветер. На лицо упали крупные снежинки и мгновенно оставили после себя мокрые капли — так горячи были мысли в голове Святослава.
Первый снег. Рой белых мух. Последнюю зиму зимовать Изяславу великим князем в Киеве.
Святослав прикрыл гульбище и отправился в детскую светлицу.
Увидев князя, няньки и кормилицы расступились в стороны. В деревянной бадейке купали годовалого княжича. Младенца держали стоймя и поливали из ковшика, а он надрывался ревом. Княгиня Ода была тут же, с беспокойством следила, чтоб не утопили дитятю.
Князь двинул мизинцем — няньки оставили младенца Оде и гуськом вышли из клети. Святослав показал сыну козу. Дите изумленно умолкло и схватилось ручонками за его палец.
— Когда, княгиня, будешь писать к своей матушке? — спросил князь молодую жену.
— Я писать любую седмицу, муж, — отвечала Ода, потупясь.
Княгиня еще не твердо знала язык Руси. И совсем не умела, а может, не хотела облачаться по-русски. Носила привезенные с собой иноземные рубахи, а шитые здесь хоронила в скрыне. Платок вокруг головы повязывала на латынский манер. Украшений же вовсе не терпела, и самое завалящее очелье было ей в тягость. Святослав без одобрения смотрел на ее привычки, но терпел — сродница германского императора все же.
— В будущий раз отпиши матери: пускай передаст своему брату королю Генриху, что я исполню мое обещание.
Святослав произнес это небрежно, сам же в душе смаковал каждое слово.
— Какое обещание, муж?
Князь подхватил мокрого младенца и поднял высоко на вытянутых руках. Дитя залилось нежным смехом.
— Когда я брал тебя в жены, то обещал императору Генриху, что вот он, наш сын, будет князем киевским. Великий каган Руси Ярослав Святославич!
Рожица младенца сделалась удивленно задумчивой. Ода поспешила отнять дитятю у отца.
— Великий кнес сей же час обгадит тебя, муж.
Она посадила сына на глиняный горшок, расписанный желтыми цветами.
— Это так? — спросила затем княгиня, заглядывая сбоку на Святослава. — У тебя, муж, четыре старший сын. Зачем их обойти? Они стать ненавидеть наш дитя.
— Это так, — покивал князь. — И об этом тоже отпиши. Пускай знает Генрих, на что я иду и чего лишаю своих сыновей ради его внука.
— Не внука. — Ода решительно помотала головой и стала подыскивать слова: — Племянного… двоеродного…