Нестор Махно

Ахинько Виктор

А утром на станцию прибыл знакомый бронепоезд, брошенный на Хортице. Из теплушек посыпались красноармейцы. Явился дядя в островерхой шапке-богатырке.

— Петр Лебеда, назначен комендантом Никополя, — представился довольно угрюмо. — Где ваше махновское начальство?

— В городе, — отвечал Данилов.

— Ведите меня к ним!

— Пожалуйста. Но они все… в тифу.

— Гм-м, это хужее, — засомневался новоиспеченный комендант. — Ладненько. Я еще вернусь, — и зашагал по шпалам.

Повстанцы переглянулись. На похмелье

и так было тошно, тревожно на душе, а тут этот хмурый тип.

— Мы что, полудурки, чтобы ждать его? — спросил Кочубей. — Слышь, Вася, мигом дуй в штаб, скажи: надо тикать. Кто хочет и может — пусть с нами.

Данилов ушел. Вокруг бронепоезда уже шастали красноармейцы, заглядывали в щели, что-то обсуждали. Внутрь пока не лезли. Опасались или ждали приказа? В любом случае нужно было удирать. Ничего доброго это соседство не предвещало.

— Хлопци, а як же наши больни? Йих же тысячи в городи! — забеспокоился Клешня.

— Небось, сам намылил пятки, раковая шейка? Ты потащишь их? На себе? — въедливо поинтересовался Лонцов. — Мы и раньше бросали тифозу белым. Ну и что?

Они взяли по паре гранат, патроны, карабины, рому и ждали Василия Данилова. Тот всё не появлялся. Может, штаб уже арестовали да и его заодно прихватили? Что творится! За какого беса бились? Батько сам говорил на митинге: «Мы подсекли тыл белых. Пусть нам будут благодарны большевики!» Вот и дождались дулю с маком. В чем же виноваты махновцы?

Пока они так переговаривались, появился наконец Василий.

— А штаб? — не понял командир бронепоезда.

— Ждут за станцией. Тут опасно. Бегом смываемся. Стоп! А ром и оружие для лысого начальства?

По одному, по два они уходили. Последним был Кочубей. Он поцеловал поручни, сказал бронепоезду:

— Прости, друг. Не уберегли… — и смахнул слезу.

На лодке случайного старика переправились через Днепр. Дальше пробирались плавнями, где когда-то прятались запорожские казаки, убегая от татар. Высоченные сухие тростники, рогоз, голые вербы, осокори тянулись на десятки километров, и все это называлось Великий Луг. Тут можно спрятать и прокормить рыбой, медом целое войско. Опасны были лишь огонь и аэропланы.

Показался дымок, костер на поляне у озерца. Наши беглецы принишкли в кустах. Но сорока, сучья дочь, заметила их и беспокойно стрекотала.

— Эй, хто там? Вылазь! — послышалось от костра.

— Ану, Вася, узнай, — попросил Билаш.

Данилов пошел и вскоре позвал:

— Свои! Дуйте сюда!

У вместительного шалаша сидели бородатые мужики, что-то пили, закусывали.

— Бог в помощь, — сказал Билаш.

— Сидай, якшо нэ шутыш, — ответил незнакомец, седой, в грязном, некогда белом кожухе. — Хто вы таки?

Виктор не стал юлить:

— Я начальник штаба Повстанческой армии Батьки Махно. Фамилия Билаш.

— А Зубкова знав?

— Пузатого? Что литр самогона мог выпить за один присест? — Виктор

скривил в усмешке правый угол губ, посиневших от холода.

— Бачу, нэ брэшешь. А за вамы там ще хто е?

— Нет. Мы сами еле унесли ноги из Никополя.

— Хлопци! — гаркнул седой. — Вылазьтэ! Цэ свойи!

Зашуршали тростники, справа и слева появились дядьки с винтовками, даже «максим» выкатили.

— Молодцы! — похвалил Петр Петренко.

— Иначе крышка, — согласился седой. — Красные по берегу прут на Крым. Наших ловят. Командиров к ногтю. Ану, налывайтэ гостям!

Из разговора выяснилось, что плавни кишат партизанами. Никакой власти они не признают: ни белой, ни советской. Только свою, свободно выбранную.

— Нам шо трэба? — объяснял седой. — Зэмлю и мыр. А порядок навэдэм сами.

— Но поодиночке вас перебьют, — возразил Билаш.

— Так а дэ ж той Махно? — развел руками партизан. Этого никто из них не знал…

Только на пятые сутки беглецы вошли в Гуляй-Поле. Нестора Ивановича там уже не было: увезли без сознания в Дибривский лес вместе с Галиной. Повстанцы разбрелись по хатам.

Армия исчезла, затаилась.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

8 февраля 1920 г. Утром со стороны Полог подошел 522-й полк и согнал нас из Гуляй-Поля… Проклятые гуляйпольцы не хотят воевать, опасаются за семьи…

11, 12, 13 февраля. Перешли желдорогу и спустили под откос состав порожняка. В селе Воздвиженке зарубили двух большевистских агитаторов, организовавших ревком, и выехали на Рождественку, где поймали 10 красноармейцев продотряда. Раздели, но не тронули… Отряд растет, уже 30 человек.

19 февраля. На рассвете бросились на Пологи и отбили на платформах 12 орудий, ударили с пулеметов по полку, стоящему по крестьянских хатах. Отняли десять пулеметов. Все было хорошо, но вдруг подвернулись знакомые. Махно напился, а тем временем подошел бронепоезд и ударил картечью. Мы бежали.

20 февраля. В Воскресенке красные на днях расстреляли 12 махновцев и сожгли две хаты. Дерменжи удрал и сегодня с 15 хлопцами прибыл к нам… Отряд подрастает: имеем 70 конных при десяти пулеметных тачанках.

21 февраля. Налетели на Гуляй-Поле и взяли 500 пленных. Красноармейцы переходят на нашу сторону, но штаб из боязни воздержался их принимать. Из армейской кассы взяли два миллиона денег и раздали повстанцам по 500 рублей, а командирам по 1 000.

22 февраля. Поехали в Дибривки, где встретили Петренко. Бедный, больной, слабый, зарос рыжей бородой. Он плакал и сам рубил двух пленных продармейцев… Махновцы не вступали в отряд, и было видно, что от нас прячутся.